— А я вот о чем думаю, ребята, — сказал тот. — Ведь взбунтовались-то они не случайно. Иван Иваныч, ты говоришь, тихие они были?
— Тихие, — кивнул Савельев. — Нам две недели назад вдруг выдали зарплату, и я ночью потихоньку вышел в магазин «24 часа». Они там ходили впятером с одной тележкой и покупали крупу. Очень тихие и спокойные люди.
— Вот. Кстати, заметьте: еда у них была. А теперь такой вопрос: отчего Некипелов превратился в Кипяченого?
— Нашел полоумь-траву?! — вскочил с места Паша.
— Ты, студент, просто мисс Марпл. А теперь продедуктируй-ка мне второй вопрос: отчего тихие и мирные гастарбайтеры решили взбунтоваться против самого мэра?
— Тоже наелись травы?
— Сто пудов. И, наконец, последний вопрос: что нам теперь делать?
Все переглянулись.
— Надо любым способом пробраться на Вакхову Поляну, — ответил Савицкий. — Причем так, чтобы и киргизов спасти, и травы нарвать.
— Ну, и как это сделать?
Все снова замолчали.
— Есть только один выход, — сказала наконец Вера. — Надо призвать граждан к оружию! Мы соберем всю интеллигенцию и вместе с рабочими уничтожим тиранию!
Паша закашлялся.
— А что, мысль неплохая, — неожиданно поддержал ее Петр Алексеевич. — Если устроить демонстрацию, то Лиходумов не посмеет штурмовать Поляну. Тем более в присутствии столичных журналистов. Правда, Паша?
Живой хмыкнул:
— Штурмовать он, пожалуй, не будет. Но и нас внутрь не пустит. Будем стоять друг напротив друга и козу показывать. Потом все разойдутся по домам, а нас повинтят — и в грамматический обезьянник...
— Этого мы не допустим. В общем, решим на месте. Вступим в переговоры с противником. Костя, ты как?
— За.
— Вера?
— Да! Ура!
— Павел?
— Ну, а куда я денусь?
— Иван Иванович, я надеюсь, что вы нас тоже поддержите, — помолчав, сказал Савицкий. — Подумайте сами: надо спасать людей, уникальный объект культурного наследия, уникальную траву, уникальных животных. В общем, есть дело, которое может объединить всю общественность города. Нельзя упускать такой шанс!
Архивариус ничего не ответил. Он взял житие Вакха, подошел к стеллажу и осторожно поставил его на полку. После этого, кряхтя, открыл крышку старого сундука, стоявшего в углу, и достал оттуда какой-то сверток.
Развернув пожелтевшую оберточную бумагу, Иван Иванович выложил на стол старинный дуэльный пистолет.
— Я с вами, — сказал он. — Пятнадцать лет вас ждал.
— Ура! Вперед, анфан де ля патри! — крикнула француженка. — Я буду свободой на баррикадах!
— Топлесс? — ухмыльнулся Живой.
— Дурак!
— Эй, эй, погодите-ка! — остановил их Савицкий. — Иван Иванович, мы, конечно, ценим ваш благородный порыв, но демонстрация все-таки должна быть мирной. Крови нам не надо. Достаточно ее пролилось в вашем городе.
— Кхм. Это тоже верно.
И Савельев стал заворачивать пистолет обратно.
— Значит, так! Сейчас созываем общее собрание пырьевской интеллигенции, — продолжал командовать глава экспедиции. — Слава богу, никуда ходить не придется, все и так здесь. Надо расшевелить народ. Паша! Ты революцию никогда не пиарил?
— Нет, но готов попробовать. Цель пиар-акции оправдывается средствами заказчика.
— Отлично. Костя, ты поможешь?
— А у меня гитара с собой.
— Тоже хорошо. Сестренка, и ты что-нибудь скажешь...
— Я не только скажу, — подхватила Вера. — Я еще и спеть могу!
Через десять минут сотрудники культурных учреждений города, занимавшиеся посадкой брюквы под руководством своего красного директора, услышали нечто странное: из их родной церкви донеслись гитарные переборы, и звонкий женский голос запел «Марсельезу» на чистом французском языке. Интеллигенция бросила тяпки и поспешила в церковь.
Бабст сидел с гитарой на нижней ступеньке стремянки, а Вера, забравшись на вершину этого шаткого сооружения, пела громко, самозабвенно, закрыв глаза. Когда она доходила до припева — «К оружию, граждане!» — то поднимала вверх руку с невидимым знаменем, как настоящая Свобода на баррикадах. Из загонов на музыкантов удивленно таращились козы.
Допев до последнего куплета про необходимость отмстить захватчикам, княжна открыла глаза и поклонилась. раздались дружные аплодисменты.
— Браво! Бис!
Всеобщего восторга не разделял только Николай Иванович Сёмин:
— Товарищи! Что это за концерт вы тут устраиваете? — спросил он с интонацией бюрократа из советской комедии. — У нас, между прочим, рабочий день.
Но на него никто не обратил внимания. На стремянке уже стоял во весь свой прекрасный рост Петр Алексеевич Савицкий.
— Дорогие друзья! — громко сказал он. — Мы собрали вас здесь, чтобы объявить о чрезвычайном происшествии. Все вы знаете, что мэр Лиходумов затеял строительство бизнес-центра на исторической Вакховой Поляне. Это, конечно, безобразие, но это для вас не новость. Новость же вот в чем. рабочие, которых привезли на стройку из азиатских республик, сегодня подняли восстание и решительно выступили против уничтожения исторической поляны. Друзья! Неужели гастарбайтерам ваш город дороже, чем вам самим?
Общественность слушала затаив дыхание. Таких смелых речей не произносили в городе со времен перестройки.
— Мы предлагаем выйти на мирную демонстрацию. Столичная пресса и правозащитное движение не дадут вас в обиду. Остановим зарвавшихся бандитов! Не позволим им совершить очередное преступление!
Раздалось несколько неуверенных хлопков, но они тут же смолкли.
Паша поморщился и вполголоса сказал слезавшему со стремянки шефу:
— Ты, Алексеич, лучше бы лимонадом торговал. Не умеешь с народом разговаривать — не берись. Вот смотри, как надо, и учись.
С этими словами он одним прыжком вскочил на трибуну.
— Граждане! — заорал он так, что задрожали ветхие стены церкви. — Пырьевцы! Коллеги! Друзья мои! Черные тучи сгустились над нашим городом! С каждым днем все гуще кромешная тьма нашей жизни! Нас загнали в резервацию и лишили самого необходимого! А теперь коррумпированные бюрократы хотят надругаться над последним, что у нас осталось. Они хотят уничтожить историческую поляну и проткнуть наше небо своим восьмиэтажным фаллосом. Не дадим погубить древний Пырьевск! Укротим амбиции бандитского капитала! Долой вавилонскую кукурузину! В Шанхай их с небоскребами! В Сингапур! В Дубай их! Все как один выйдем на демонстрацию протеста! Революционно настроенная интеллигенция должна протянуть руку рабочему классу! Вперед, братья и сестры! Я первый лягу на омоновские штыки!