«Наверное, у них роман, – с завистью подумала она, – и они сбежали с работы, чтобы немного побыть вместе, полюбоваться друг другом, посидеть рядом. Как бы я хотела, чтобы и у нас с Ним всё было так же красиво». Даже в мыслях Маша боялась называть своего избранника по имени. Но он всё равно что-то почувствовал, поэтому отвлёкся от подсчётов и проследил за взглядом своей подопечной.
– Где-то я уже видел этого юношу, – как бы про себя пробормотал Дмитрий Олегович (он и в самом деле мельком видел Шурика, и теперь пытался припомнить – где, при каких обстоятельствах и почему этот парень до сих пор жив, здоров и полон сил).
– А это мой редактор, Александр! – покраснела Маша, пойманная, как ей показалось, на месте преступления.
– Интересный типаж. А вот барышня рядом с ним – весьма заурядная, ты не находишь? – закинул удочку лукавый шемобор.
– Вот и я тоже думаю! – страстно отозвалась Маша, на которую Наташа в прошлый раз произвела весьма неприятное и даже отталкивающее впечатление. – Он такой добрый, отзывчивый, а она… Она очень злая и чёрствая.
Если бы Маша выпила за обедом хотя бы бокал вина – её желание, как вы помните, становилось доступным для Разведчиков только при таких условиях, – то Наташа охотно продемонстрировала бы всем свои новые коммуникативные способности. Но Анна-Лиза заявила, что сегодня она, для разнообразия, сядет за руль трезвая и просит всех принять во внимание этот факт и не дразнить её зазря. Поэтому Разведчица спокойно сидела в одном зале с носителем и, не чувствуя никаких неприятных ощущений, внимательно слушала всё, что втолковывает ей Шурик.
– Кстати, совсем не обязательно, что они влюблены друг в друга. Мы ведь тоже ходим вместе в кафе и едим сладости, – заметил Дмитрий Олегович. Маше показалось, что он видит её насквозь. Она покраснела и опустила глаза.
«Есть контакт», – с облегчением и некоторым разочарованием подумал её собеседник и помассировал виски. Она получит того, о ком мечтает. Как бишь его – Александр? Займёмся Александром.
«Заграничный паспорт, виза, деньги – бедная девочка придумала столько сложностей, лишь бы держаться подальше от своего желания. Не будь я Анна-Лиза, а в Париж она попадёт!»
«Всё одно к одному – завтра верхушка «Народного покоя» будет здесь в полном составе, и я просто обязан с ними распрощаться, – убеждал себя Джордж. – Вон, даже эта хрупкая барышня в решительную минуту ударила Огибина стулом, а я что, хуже барышни? В конце концов, Гумира же они не тронули».
«Вот теперь Он точно догадался, что небезразличен мне, – прикусила губы Мария. – Какая я нелепая, неосторожная и бессмысленная. Неужели теперь всё закончится? Конечно же да. К чему ему очередная влюблённая дура?»
О чём думали в этот момент Наташа с Шуриком – даже как-то стыдно говорить. Ну, о чём-то вроде: «Чёрт, как же мне вкусно, это ж надо вообще, чтобы так вкусно было, и я это ем, поверить невозможно, я ем такое вкусное, чёрт, чёрт, вот это везука!» Поэтому туч, внезапно сгустившихся над головой Шурика, они не заметили, и вообще ничего не заметили – кроме конечно же того, что здешнему кондитеру снова удалось совершить невозможное и превзойти самого себя в кулинарном искусстве.
На этот раз Виталик вбежал в видеосалон не в самое удачное время – слишком много там было посетителей, и всем хотелось поскорее взять фильм и отползти домой, к любимому телевизору. Поэтому Гумир, быстро вспомнив, что Виталик, кажется, назвал его «старшим», оставил беднягу за прилавком в полном одиночестве, а сам пошел «подышать свежим воздухом» – то есть покурить несвежих, измятых папирос. Курил он аккурат до того момента, пока последний недовольный жизнью и погодой посетитель не покинул помещение.
– Спасибо тебе, друг! – ехидно поприветствовал вернувшегося Гумира Виталик. – Теперь можешь проверить кассу и выяснить, на сколько миллионов я обманул посетителей или хозяина. У меня же опыта нет, я всего лишь подмастерье, мне такую высокоинтеллектуальную работу доверять нельзя!
– Ты бы, подмастерье, не умничал, – хмуро отвечал Гумир. – Пока никого нет – взял бы да и убрался, а то смотри, натоптали!
– Ну, видимо, и впрямь натоптали, если даже ты это разглядел! – мелко позлобствовал Виталик и привычно перемахнул через прилавок.
– Обалденно остроумно. Тут для таких, как ты, дверца сделана. Чтобы выходить по-человечески, – продолжал нудеть Гумир. Он аккуратно откинул крючок, распахнул дверцу, закрыл её за собой, вернул крючок в исходное положение и уютно устроился за прилавком – ну, конечно, теперь-то, когда обслуживать никого не надо, стоять за кассой даже приятно, а салага пускай драит пол и не отвлекает серьёзного человека от мыслей об усовершенствовании Операционной Системы Мечты. Но салага не собирался просто так отступать. То есть швабру-то он, конечно, нашел, и ведро с водой приволок, и даже голову обмотал платком, чтобы больше походить на уборщицу, ну и чтобы волосы в глаза не лезли, но особого трудолюбия не проявлял. Он мысленно отругал Лёву всеми известными ему нецензурными словами – за то, что выдернул его отсюда как раз в тот момент, когда носитель уже был готов сам всё рассказать, а теперь он снова закрылся, да ещё и устал за день – трудно с ним будет.
– Утомили тебя эти уроды? – как бы невзначай спросил Виталик, пробегая со шваброй мимо прилавка.
– Утомили, утомили, теперь ты ещё томишь. Ты как вообще собираешься отрабатывать свой сегодняшний прогул? – Гумир ещё никогда не был «старшим», но часто представлял себя в этой роли и вот теперь решил оторваться.
– А я что делаю? – поинтересовался Виталик, жизнерадостно драя дальний угол помещения.
– А ты пока что выполняешь свои профессиональные обязанности! – назидательно сказал Гумир.
– Да ладно, ты прямо как не свой брат-приезжий! – попытался воззвать к почти родственным чувствам Виталик, но Гумир жестко его перебил и прочитал целую лекцию, вкратце сводившуюся к тому, что, дескать, тамбовский волк тебе приезжий, он же – брат, кум и сват, а субординацию надо соблюдать и старшее руководство называть по имени-отчеству, хотя, конечно, достаточно просто на вы, потому что не всякий уборщик с первого раза выговорит отчество данного конкретного старшего руководства, и так далее.
Виталику стало немного скучно – он выписал своей шваброй затейливую загогулину, затем отложил рабочий инструмент и небыстро, но решительно подошел к прилавку.
– Вот смотри, ты сейчас допускаешь очень распространенную ошибку, – вполне серьёзно сказал он. Гумир, всё это время проторчавший в пластмассовых очках-тренажерах, на всякий случай выудил из кармана свои боевые окуляры и уставился на обнаглевшее насекомое. Но насекомое и не думало уползать, улетать или хотя бы смущаться.
– Видишь, – продолжал Виталик, – ты думаешь, что производишь на подчинённого правильное впечатление, что я сейчас забоюсь тебя и начну уважать на веки вечные. Ага, ну, допустим, я, чтобы с тобой не спорить, сделаю вид, что забоялся, и даже начну тебе выкать, отчество твоё выучу так, чтобы без запинки произносить, – но мысленно поставлю тебе большой такой жирный минус.