– Нет, ну что ты. Идиотов мы просто не берём на работу, – ухмыльнулся Константин Петрович. – Подумай: ты знаешь, что можешь помочь этому парню, а он не знает. Твои действия?
– Открыть карты, чтобы он не мешал мне исполнять его желание, а помогал и даже участвовал в этом?
– Нет. Это не ошибка, а высокий класс. Существуют даже чёткие предписания – после какого количества успешно проведённых дел можно использовать этот приём. У нас пока что никто не достиг этой планки, даже Шурик. Совместная работа с носителем иногда в самом деле – беспроигрышный вариант, мы об этом ещё будем говорить. А начинающие чаще всего просто зачем-то воображают себя всемогущими – и слишком много думают о том, какие они великие и благородные, забывая о деле. Когда часть внимания занята самолюбованием – человек упускает важные детали, которые могли бы ему помочь. Понимаешь?
– Нет, не понимаю. Кажется, сейчас я тоже упускаю важные детали, – пробормотала Маша и принялась массировать виски. – Иногда дурацкая мысль поселяется в голове и бегает туда-сюда вдоль извилины, благо, она одна. Извилина, то есть.
– Напрасно на себя наговариваешь. Я человек доверчивый, могу понять всё буквально и впредь разговаривать с тобой как с девочкой-дауном, – прервал её Константин Петрович. – Моё дело – научить тебя чему положено, а не развивать твой интеллект, так что поосторожнее с формулировками. И что же за мысль у тебя по извилине бегает?
– Не по извилине, а вдоль извилины. Мне тут Шурик подсунул одну рукопись. Попросил прочитать и высказать своё авторитетнейшее мнение. Как будто оно у меня…
– Не продолжай! – взмолился Константин Петрович. – А то у меня по извилинам мурашки побегут. Кстати, а с какой стати ты выполняешь Шурикову работу? У вас взаимозачёт? Он что-то за тебя вычитывает?
– Нет, но мне разве сложно прочитать?
– Знаешь, – томно прошептал Цианид, – у меня дома целая гора неглаженых рубашек. Тебе не сложно…
– Сложно. Я вообще гладить не умею. Хотя, если бы я заранее знала, что это за рукопись – выбрала бы рубашки.
– Так-так. Шурик, стало быть, сбагрил тебе какую-то мерзость? – Константин Петрович принялся нервно барабанить пальцами по столу. – Я правильно понимаю?
– Только не нужно его за это наказывать, а? В самом деле, ему бы ещё противнее было. Мне кажется. Он тихонечко отозвал меня в сторону и говорит: «Ручаюсь, эта вещь станет бестселлером, и всё такое прочее. Но издавать её надо в Москве. А для этого надо бы написать подробное письмо, с изложением содержания и разными соображениями, а мне так некогда это читать». Словом, я купилась на то, что судьба бестселлера у меня в руках.
– Вот же манипулятор! Ну и что там у нас с бестселлером?
– Не знаю. Двойственное впечатление. Написано, конечно, так, что не оторваться – а потом хочется пойти и выблевать из себя букву за буквой весь этот текст.
– Ты, должно быть, слишком впечатлительна. О чём там хоть речь?
– Молодой отец очень радуется появлению дочери. Любит ребёнка, балует, задаривает подарками, а мать задвигает в сторону. Ну, в начале всё обыденно, реалистично, даже немного слащаво. Но после того как мать прекращает кормить ребёнка, отец просто вышвыривает её из дома – мол, иди к своей мамаше, ты мне больше не нужна, у меня есть Люлечка.
– Люлька? Люлька вместо родной матери?
– Да нет, так он называет свою дочь. Люлечка. Потому что она Юля, Юлечка, но знаете, как дети коверкают имена? Потом, значит, идёт описание взросления этой несчастной Люлечки, которую воспитывает отец. Вроде очень здорово – они вместе играют, ходят в походы, совершают открытия. Вот этот фрагмент я читала с огромным удовольствием. Но потом Люлечкой стали интересоваться мальчики, а папа вообразил, что все они недостойны его чада. Ну и вот. Когда Люлечке исполнилось двадцать пять лет – а у неё так никого и не было, потому что папа всех отверг, – она твёрдо решила завести собственного ребёнка. Конечно же, путём искусственного оплодотворения. И тут начинается полный паноптикум. Папаша, съехавший с катушек, заявляет, что ребёнок должен быть только от него. Ну, и ты понимаешь, да? И в конце у них рождается дочка. И Люлечка кормит её и думает: интересно, папа выгонит меня прочь, как выгнал мою мать, или лучше мне не дожидаться этого и выгнать его первой?
Константин Петрович поморщился. Потом задумчиво произнёс:
– Если всё так, как ты говоришь, то вполне может быть, что это очередной скандальный бестселлер, и Шурику даже выпишут премию. Которую я непременно перепишу на тебя.
– Премию? За такую гадость? Это же запредельный цинизм! Люди прочитают и решат, что им всё позволено!
– Если люди научились читать, но не научились при этом думать, виноват не автор книги. Наверное, этому должны учить в школе, но меня никто не учил, однако же я знаю, что одно дело – в сказке сказать и пером описать, а другое – в жизни прожить.
– Но должно же быть что-то святое у людей. Нельзя такие книги печатать! – воскликнула Маша.
– У каждого из нас, безусловно, обязательно есть что-то святое. И если оно по-настоящему святое, то человека не собьёт с пути никакая книга, никакой проповедник. А если собьёт – то снова скажу, не книга виновата. Виноват сам человек, которому для того, чтобы усомниться в самом святом, достаточно просто хорошей провокации. Кстати, о святом. Ты не собираешься переезжать от своей матери? Снять комнату и жить свободно? У меня есть кое-что на примете. Одна знакомая моих родителей, не вполне шизанутая, по сравнению с остальной их компашкой, хочет сдать комнату в своей квартире, на Звёздной. Не так далеко от моего дома, кстати. Меня просили провентилировать вопрос. Вот, вентилирую.
– Я думала о том, чтобы переехать тогда, раньше. Когда ещё не была знакома со всеми вами и когда у меня не было ни денег на переезд, ни идей, где эти деньги взять. Но теперь, когда я в любой момент могу сделать маме ручкой, переезжать совсем не хочется. Во-первых, я теперь знаю, что она стала такой не по своей вине, а из-за перегоревшего желания. Ведь я тоже со временем могла в такую превратиться.
– А во-вторых?
– А во-вторых, я не верю, что нет никакого способа ей помочь.
– Не понимаю. Она – взрослый человек и сама отвечает за свои поступки. Не можешь же ты нянчиться с ней, как папа с этой Люлечкой! Видишь, чем у них всё закончилось?
– Я не буду нянчиться. Потому что не умею. Но по-моему, это просто нечестно. Мне повезло встретить всех вас, а ей нет. Вы объясняете мне самые важные и простые вещи, а ей никто их не объяснял.
– В данный момент я тоже ничего не объясняю, а самым бессовестным образом болтаю ни о чём, а время идёт.
– А давайте посвятим сегодняшний урок болтовне? Когда учителю и ученику интересно друг с другом, знания усваиваются куда лучше.
– Вообще-то я сторонник строгости и дисциплины, – напомнил Цианид, – а знания усваиваются лучше, когда ученик готов учиться, а учитель – учить. Всё остальное – отговорки. Но поскольку сегодня вдоль наших извилин бегают разнообразные мысли, отвлекающие от учебного процесса, предлагаю, так и быть, расслабиться и продолжать в том же духе.