Через некоторое время Анну-Лизу посетила более чем здравая идея: а что, если по «общему началу» выследить Димсу и проверить, не нарушает ли он правила игры? По всему выходило, что нарушает. Вот уже час этот проходимец торчал на её территории и, вероятно, успел захомутать какого-то беднягу. Ну что ж, прекрасно. Скорый и справедливый суд на скором и справедливом джипе уже близок!
Когда история изволила повториться – «общее начало» привело неистовую амазонку к дверям того самого ресторана, в котором она обнаружила Дмитрия Олеговича в свой прошлый приезд, – Анне-Лизе потребовалось мобилизовать всё своё природное здравомыслие, чтобы счесть это всего лишь совпадением, а не каким-то там знаком. Тем более что ресторан прежде принадлежал Йорану и Димсу часто здесь бывал – весьма вероятно, что он просто решил предаться воспоминаниям и ничего крамольного в данный момент не вытворяет.
Уже в холле стало понятно, что никаким воспоминаниям, а уж тем более – приятным – предаваться здесь не станет никто. А ещё – что таинственная путеводная нить ведёт отнюдь не во дворик, где раньше располагался тот самый ресторан Йорана, а налево и наверх, к офисам. Поднявшись на второй этаж, Анна-Лиза отметила, что на близком расстоянии «общее начало», прямо скажем, ощущается несколько по-другому: оно было разом и сильнее, и слабее. «Если бы у Эрикссона были какие-то ученики, кроме нас, он бы об этом сказал – хотя бы мне? Сказал бы ведь? Или нет? Но тогда бы я не смогла почувствовать его присутствие. Кажется, кто-то говорил, что „общее начало" надо активизировать при встрече. Или это что-то другое надо активизировать? Дерьмово то, что и спросить не у кого, и непонятно, что спрашивать!»
С каждым лестничным пролётом ощущение чего-то непоправимо-запредельного усиливалось, каждый этаж добавлял новый тон и новый штрих к портрету незнакомого знакомца, поэтому, оказавшись на самом последнем этаже – то есть почти что у цели, – Анна-Лиза уже знала, кого увидит, но попыток к бегству не предпринимала: нечего рыпаться, если ты на крючке. И всё же, и всё же – когда она вошла в просторное светлое помещение, немного напоминающее церковь в небольшом соседнем городке, который Корхонены жаловали своим присутствием по воскресеньям и праздникам, когда увидела невысокого, хрупкого, ссутуленного человека, примостившегося в углу за ослепительно-белым письменным столом, силы её не то чтобы покинули, но дали понять, что в случае чего на них рассчитывать не следует.
– Ин… Ингвар… – окликнула этого человека Анна-Лиза, – вы пришли сказать мне… это… Про повышение по службе…
Ну откуда бы учителю Эрикссону понимать по-русски? Пришлось повторить всё то же самое снова, уже на шведском.
– Да понял я, понял, – вполне по-русски, хоть и с некоторым акцентом, ответил тот. – А что, жизнь земная поднадоела, да? А учеников ты после себя оставила ли? А много ли?
Дело в том, что «повышением по службе» циничные шемоборы (а следом за ними и мунги) называют смерть и переход на следующую ступеньку карьерной лестницы – в той же организации, но уже в загробном мире. Никто толком об этом ничего не знает, такие, как Эрикссон – возвращенцы, – не проясняют ситуацию, поэтому легенд и слухов существует достаточно.
– Учеников нет. Не оставила никого. Какое у меня есть время? – осторожно начала наводить справки Анна-Лиза.
– И не оставляй, не советую. Плохая это идея и никудышная традиция.
– Когда это со мной настанет? – повторила Анна-Лиза. Если уж пришла ей пора протянуть лыжи – так пусть говорит сразу.
– Да не знаю я, есть у тебя время или нет, – продолжал томить старик. – Скорее всего, есть, и немало. Я же вообще не для этого тебя позвал.
– Вы меня позвали?
– Ну не сама же ты своим умом придумала сюда забраться? Не говоря уже о том, чтобы вернуться в этот город – вполне, кстати, занятный.
– Занятный, – повторила Анна-Лиза. – А почему в него?
– Свой как-то жалко стало, а твои соотечественники такие твердолобые и жадные…
– Вы думали сказать вместо этого – экономные и нелегкодоверчивые?
– Эк тебе на пользу пошло общение с нашим младшеньким. – Эрикссон впервые поднял глаза от бумаг, лежавших на его столе, и посмотрел на Анну-Лизу: – Многому он тебя научил. Да?
– Димсу? Меня? Нужна мне его наука как рыба, фаршированная зонтиком!
– Зачем же тогда ты с ним сотрудничаешь?
– Я больше не буду.
– Нет-нет, продолжайте. Наслышан о ваших успехах. А тот смешной мальчик, которого вы таскаете с собой повсюду, он у вас вместо подопытной морской свинки?
Анна-Лиза даже не сразу поняла, о ком идёт речь.
– Йоран не свинка и не смешной! – сказала она, глядя в глаза учителю. – Он совмещает нас с Димсу!
– А так ли необходимо, чтобы вас кто-то совмещал? Интерес Димсу мне понятен. Взять тебя, взять этого, тот, что у вас не свинка. И посмотреть, что будет. И может быть, подписать договор – и с ним, и с тобой. Смешно ведь? Шутка как раз в его духе.
– Мы с Йораном разберём наши отношения сами! – запальчиво воскликнула Анна-Лиза и покраснела. Вот она и проговорилась. Да ещё и голос на учителя повысила!
– То, что не изменился наш Димсу, – это очень скверно. Но то, что совсем не изменилась ты, – меня, признаюсь, радует! Тебя сейчас же надо обнять! – ничуть не рассердился учитель и, поднявшись на ноги, медленно двинулся к ней. Руки у Эрикссона всегда были лёгкие, почти невесомые – но живые и тёплые. Сейчас же Анне-Лизе показалось, что её обнял специальный обнимательный робот, изобретённый, как рассказывал Йоран, где-то в Японии. Она невольно отшатнулась.
– Ой, это пол неровный, я не на ту половицу шагнула, не подумайте на себя! – тут же воскликнула она.
– Не оправдывайся. Мне самому было бы не по себе в такой ситуации. Увы, в том, что я не могу обнять тебя по-настоящему, винить нужно прежде всего меня. А уж потом того, кто привёл меня к такому состоянию.
– Был кто-то, кто порвал вашу жизнь? – спросила Анна-Лиза.
– Не только был. Но и есть. Я рад, что моя умная девочка понимает меня, как прежде, – улыбнулся Эрикссон.
В отличие от Трофима Парфёновича, покинувшего этот мир значительно раньше, улыбаться он ещё не разучился, и Анна-Лиза – в который уже раз, и опять по собственной воле – поддалась обаянию учителя и приготовилась его слушать.
Гумир терпеть не мог, когда к нему в каморку врывались без уважительной причины. Уважительной причиной могло считаться почтительное подношение пищи этому капризному божеству, но и тут не всякий жрец мог ему угодить: еду, жестянки с чаем и блоки сигарет надлежало с благоговением выложить на тумбочку (а излишки спрятать в её недра) и затем молча удалиться.
С молчаливым благоговением у Виталика всегда возникали трудности. А на этот раз он даже еды с собой не принёс, зато с грохотом захлопнул дверь, подпер её пустой тумбочкой и завертелся волчком в центре комнаты, голося: