Чтобы занять чем-то свои мысли и руки, я принялась разбирать вещи — что возьму с собой, а что мне никак в Вольфсбурге не понадобится. Оказывается, за эти полгода я обросла весьма внушительным скарбом…
Часы на ратуше отбили два часа ночи, но вздрогнула я не от этого боя, а от нетерпеливого громкого стука в дверь. Именно из-за этой нетерпеливости я и открыла засов, не задумываясь, не спросив кто…
И, не веря своим глазам, уставилась на стоящего на пороге:
— Что ты тут делаешь?
И она еще спрашивает?!
Выбравшись (ее заслуг в этом он нисколько не умаляет) из опасной ловушки, они вновь вернулись к тому, с чего начали. Когда он выздоровел, Эмма и минуты не провела с ним наедине: хорошо хоть вообще возвращалась из города, чтобы отобедать с ним в компании отца. И чуть ли не единственное, что Силвер от нее слышал, это спокойное: «Доброго дня, ваше величество» и «Спокойной ночи, ваше величество». Совершенно не такие слова хочется услышать от женщины, которая горько плакала на его груди при мысли, что он завтра умрет, да еще самозабвенно целовалась с ним ночью… Понятно, что обстановка казематов располагала… гм, к романтике, но что — и это всё?! И можно вот так запросто, буднично, не моргнув глазом, объявить, что они уезжают? Ничего не сказав, не объяснив, не спросив его решения, наконец?! Да за кого они — нет, она — его держит?
Поймав себя на том, что уже который раз за день произносит этот монолог (сейчас обращаясь к собственному снятому сапогу), Силвер мотнул головой и оскалился. Его рычание сделало бы честь самому Волчьему князю. Заходил по спальне. И ладно бы Эмма его не желала! Ладно бы он ей был противен! (Кстати, это бы он легко исправил.) Тогда какого… демона она то и дело затыкает рот заговаривающему о свадьбе Рагнару? Она что, считает, владыка Риста должен ей в ноги валиться, уговаривая стать его королевой, полюбить его самого и его серебряный Рист? Но ведь она и без того любит их обоих…
Силвер помедлил, прежде чем открыть ящик своего стола. Он закрыл этот ящик на замок и постарался забыть, где ключ лежит. Теперь вот вспомнил…
И зря. Потому что портрет при пламени свечей нравился ему еще меньше, чем при свете дня. Любит, значит?.. Портрет по-прежнему был живым, выражение королевского лица непрестанно менялось — стоило лишь чуть-чуть сдвинуться в сторону. Глаза посверкивают, губы изгибаются в усмешке. Самоуверенный ублюдок, всегда все знающий и все за всех решающий…
А ведь, хорошо изучив Эмму, должен же теперь понимать, что сбежала она тогда не просто так, с бабьей дури. И что именно эта причина мешает ей быть с ним до сих пор. Но что за причина…
Так иди и спроси!
Эта реплика повисла в воздухе, как будто произнес ее кто-то другой. Он даже огляделся машинально. И впрямь, что может быть проще и естественней — спросить? Прямо сейчас? Глубокой ночью, когда она уже наверняка спит? Силвер моментально задавил эту вполне здравую мысль как малодушную и неубедительную: да, именно сейчас, именно сегодня, ибо неизвестно, что они еще со своим Волчьим папашей порешают завтра…
Стражники у дверей взяли «на караул», когда его величество как был — полуодетый — вылетел из спальни. Силвер досадливо оглядел их, махнул коротко: «Продолжайте охранять покои!» — и понесся прочь.
Его стук в дверь мог не только мертвого поднять, но и до смерти перепугать живого — это он запоздало сообразил, когда грохот от его кулака разнесся по коридору, сливаясь с боем ночных часов. Он даже собирался извиниться, но забыл, когда дверь незамедлительно открылась и на него уставилась встревоженная Эмма. Несмотря на глубокую ночь, она, кажется, еще только собиралась ложиться, потому что выглядела совершенно не заспанной.
— Силвер? Что ты тут делаешь?
— Я… э…
Из одежды на ней была только тонкая ночная рубашка да наспех наброшенный на плечи шлафрок. По темно-вишневому бархату струились распущенные светлые пушистые волосы — как он себе не раз представлял. В руке — свеча. Глаза огромные от испуга.
— Ну, я…
Эмма выглянула в коридор налево-направо, больше никаких косноязычных королей не обнаружила и за рукав втянула его в комнату.
— Ты почему босой?!
Силвер поглядел вниз, только сейчас сообразив, отчего так мерзнут ноги.
— Не знаю…
И вновь принялся пожирать ее взглядом: благо тонкая ткань не то что не скрывала, а скорее соблазнительно подчеркивала линии полных грудей с выпуклостями сосков и округлые очертания бедер. Кровь бросилась ему в голову.
— Силвер, что случилось?
— Ни-че-го.
— Тогда зачем… что за нужда погнала тебя ко мне ночью?
Он не сразу понял. Когда Эмма повторила вопрос: «Так что тебе нужно?» — отозвался, еле выталкивая слова пересохшим языком:
— Моя нужда велика…
Эмма поднесла к его лицу свечу, всмотрелась. Выдохнула еле слышно: «Ох». Свеча опустилась, взгляд последовал за ней. Женщина слегка улыбнулась.
— Вижу, и впрямь велика…
Эмма вновь потянула его за руку, и Силвер пошел за ней послушно, как ребенок. Или как бычок на веревочке, подумал он с остатками юмора, стремительно вытесняемого кипящей кровью вместе с последними остатками разума. Женщина поставила свечу на прикроватный столик. Силвер заметил раскрытые сундуки и стопки разложенных вещей. А еще — расправленную кровать.
Достаточно длинную и широкую кровать…
Эмма обернулась к нему: сама будто горящая белая свеча, теплая и манящая. Кожа светится, разогреваемая изнутри огнем, как края тающей восковой свечки, пламя мягко мерцает в глазах; нежный румянец щек, полуоткрытый пылающий рот… Эмма шагнула, положила руки ему на плечи, медленно стягивая с него рубашку. Когда ее ладони скользнули по его бокам, спине, трогая, ощупывая, оглаживая, Силвер почти перестал дышать. Вскинул руки — правую дернуло уже привычной болью — и с досадой воскликнул:
— Я даже обнять не могу тебя как следует!
— Я обниму тебя за двоих, — утешила Эмма. И подтвердила это, обняв незамедлительно и крепко. — И ты как-то говорил же, что знаешь всякие положения…
— Положения?
— При которых нам ничто не помешает, — промурлыкала женщина.
Он вскинул голову, и чувствуя, и предчувствуя каждое ее движение, каждую ласку, прикосновение обжигающего тела. И зачем-то судорожно попытался вспомнить, с какой же целью он сюда пришел. Не считая, разумеется, этого… Его хватило только на:
— Я не могу тебе ничего обещать…
— Как это печально!
— …ни как мужчина… ни как король… Пока ты…
— Это ужасно, — поддакнула Эмма.
Охваченный внезапным подозрением, он отстранился, приподнял ее мягкий подбородок.