Леонардо поглаживает меня по голове, успокаивая.
– Видишь, – указывает пальцем в небо, – сейчас он словно приветствует нас. Извергая дым, он желает поздороваться с нами. Он делает так почти каждый час: покашливает, просто чтобы напомнить, что он спокойный, но живой.
– Может быть… – скептично приподнимаю брови, Леонардо меня не убедил.
– Поверь мне, ты скоро узнаешь его и полюбишь.
* * *
Этот день начала мая несет в себе аромат лета и каникул. Остров призывает меня к себе, распахнув объятия своих земель. Но готова ли я к тому, чтобы он принял меня? За это время я стала другой – самодостаточная Элена, избегающая близких отношений, в борьбе против всего мира, готовая ко всему, чтобы не чувствовать пустоту внутри себя. Но мне придется сложить оружие, если я хочу насладиться пребыванием здесь, принять тот факт, что я могу зависеть от кого-то и что этим кем-то будет Леонардо.
Когда мы причаливаем, все эти размышления растворяются и на меня нисходит глубокое успокоение. Сердцебиение замедляется, мысли становятся легче. Здесь совсем другой воздух, нежный, пахнущий цветами и миррой. У меня впечатление, что я погрузилась в безвременное пространство, где мои страхи и беспокойство не найдут плодородной основы, чтобы разрастись.
– Дом недалеко, – говорит Леонардо, таща за собой мой чемодан одной рукой и поддерживая другой свою потрепанную сумку. – Но пешком нам туда не дойти.
– Ты хочешь сказать, что мне придется сесть на один из этих драндулетов?
Перед нами выставлены в ряд несколько старых разноцветных «ApeCar» [38] .
– Здесь нет машин, – он разводит руками с довольным выражением на лице, которое разглаживает морщинки вокруг его глаз. Тех самых глаз, которые, даже когда смеются, сохраняют таинственный отблеск.
– Хорошее начало… – комментирую язвительно, раздумывая, как мне удастся взобраться на «ApeCar», ничего не повредив.
– Тебе еще повезло, до недавнего времени единственным средством передвижения здесь были ослики, – замечает он, ставя багаж в кузов. Мышцы рук прекрасно видны под футболкой. Затем передает банкноту водителю, худому мужичонке с темной, обожженной солнцем кожей, тот благодарит с беззубой улыбкой. Его зовут Джузеппе. Наверное, они с Леонардо знакомы, поскольку приветливо обмениваются парой слов на сицилийском диалекте, который звучит для меня как арабский.
Закончив с багажом, Леонардо переходит ко мне, и, взяв на руки, водружает меня – словно я тоже багаж, но очень хрупкий – на заднее сиденье Ape (там два места из пенорезины).
– В Пищита? – спрашивает Джузеппе, прежде чем завести мотор. Из его слов я уловила только название местности.
– Ну да, дом по-прежнему там, – отвечает Леонардо. Мне кажется, что даже акцент в его речи слегка изменился, адаптируясь под местный говор.
Джузеппе жмет на газ и проносится по лабиринту улочек с опасной небрежностью. Приключения на мотороллере не совсем вяжутся с моей больной ногой.
Поселок выглядит пустующим. Сезон еще не начался, нашествие туристов пока впереди. Повсюду царит редкостная тишина, и опьяняющий запах воздуха преследует меня, не давая покоя. И потом, цветы гибискуса и бугенвиллеи, кактусы, олеандры, лимонные деревья, черный песок и белые домики, этот легкий ветер, проникающий прямо в сердце… Хаос Рима и многоголосье Венеции остаются далекими воспоминаниями.
Приближаясь к дому Леонардо, на мгновение ощущаю себя участницей сцены в фильме «Стромболи, земля Бога», но в ярких цветах. Это шедевр Росселлини [39] с Ингрид Бергман в роли Карины. Антонио, ее муж – ревнивый и гнетущий, а мой мужчина – Леонардо… Так в аналогии происходит короткое замыкание. Кем является для меня теперь Леонардо?
Говорю себе: «Элена, пока нет нужды срочно искать ответ на этот вопрос». И продолжаю размышлять: прошло больше полвека с тех пор, как сняли этот фильм, но, похоже, здесь ничего не изменилось.
* * *
Мы прощаемся с нашим водителем на углу улицы. Леонардо ведет меня к дому. Это старинное здание, кажется, находится здесь с незапамятных времен. Как и другие дома на острове, он белый с окрашенными в голубой цвет ставнями.
Леонардо останавливается у калитки и задумчиво оглядывается вокруг.
– Вот здесь я родился и вырос. С тех пор как я уехал, ничего не изменилось.
– Как давно ты не возвращался?
– Много лет. На самом деле часть меня словно бы осталась пригвожденной к этому месту.
Он проводит рукой по шершавой стене ограждения, словно устанавливая контакт со спящим существом.
Затем открывает калитку, и мы проходим в сад, где среди нескольких лимонных деревьев растет старое гранатовое дерево. Я останавливаюсь, чтобы рассмотреть его, пока Леонардо подносит наш багаж к лестнице у входа, ведущей наверх.
– Мы обустроимся наверху, на втором этаже, оттуда, с террасы, ты сможешь смотреть на море, – говорит он.
Я гляжу на крутую каменную лестницу в отчаянии.
– Прекрасно, – восклицаю с саркастической улыбкой, – я и моя нога очень тебе благодарны!
Не одарив меня даже взглядом или словом, Леонардо забирает у меня костыли, прислоняет их к стенке ограждения и берет меня на руки. В его сильных объятиях я чувствую себя легкой, как девочка, я уже привыкла передвигаться подобным образом. Цепляюсь за его шею и наслаждаюсь путешествием. Ступенька за ступенькой моим глазам открывается потрясающий вид.
Добравшись до верха, Леонардо легонько толкает полуоткрытую дверь. Я замечаю, что на наличнике нарисовано некое подобие сердца, завершающегося крестом, – возможно, изображение листа?
– Красиво! А почему именно сердце? – Этот странный символ вызывает во мне любопытство, в нем есть нечто святое и первобытное.
Он улыбается.
– Это не сердце. Это каперс, символ острова, – объясняет Лео, когда мы входим. – Сегодня вечером я дам тебе попробовать настоящие каперсы из Стромболи, и ты поймешь, что никогда не пробовала ничего подобного.
Мы на просторной, наполненной ароматами специй кухне, без сомнений, она – сердце дома. В центре кухни стоит стол, а у белых стен – несколько античных предметов мебели, темных и прочных. В углу камин, черный от копоти. Чувствую кожей приятное ощущение прохлады: эти толстые стены из живого камня изолируют и защищают от внешнего мира.
Леонардо опускает меня на деревянный стул с плетеным сиденьем.
– Пойду заберу все остальное.