За дверью долго возились, отодвигая засовы и отпирая замки. Наконец в комнату просунулась голова в гребенчатом шлеме.
— Донья Лутеция, просим пройти с нами!
Стражники были незнакомые, но это не помешало мне попытаться начать разговор.
— Какие погоды нынче стоят?
Мое дружелюбие никто поддержать не торопился; те двое, которые шли впереди, даже голов не повернули. Я оглянулась на замыкающих. У каменных статуй, что стоят хороводом вокруг фонтана на рыночной площади, и то лица поживее будут. Спуск по винтовой лестнице стал для меня настоящим испытанием. И дело было даже не в тяжести этого пресловутого пояса, а в том, что я не могла в нем наклоняться. Совсем, ни на пядь, ни на вершок. А для того чтобы ступить с верхней ступеньки, надо было пригнуться. Авангард наш, один за другим, нырнул в темный зев лестничного проема, только чиркнув гребнями шлемов по каменной кладке, меня же заклинило там намертво.
— Кто так строит? Ну кто так строит? — раздражалась я сначала про себя, потом в полный голос. Попыталась прогнуться чуток назад, чтоб поднырнуть… — Ах, ёжкин кот! Да какого лешего меня в башню-то поселили?
— В чем причина задержки? — замогильным голосом осведомился один из уже спустившихся стражников. — Арестованная сопротивляется?
— Арестованная не пролазит в эту дыру, — любезно проорала я. — И вынесут меня отсюда только на руках — других вариантов я не вижу.
Через пару мгновений я уже вовсю командовала кампанией по своему спасению.
— Заворачивай! Заворачивай! Куда пошел? Ногами вперед только покойников выносят! Развернитесь, кому говорю!
Восемь витков, четыреста двадцать ступеней, полукруглый лестничный потолок, покрытый живописными мазками копоти…
— Я же на самом деле вовсе не такая тяжелая, как может показаться, — вещала я, изящно скрестив руки на груди. — На мне железа сорок фунтов.
— У тебя язык, наверное, тоже столько весит, — пропыхтел тот стражник, которому досталась почетная обязанность поддерживать мои плечи. Страдальцу приходилось спускаться спиной вперед, и хорошего настроения это ему явно не добавляло.
— Вас, кабальеро, никто не заставлял на эту работу соглашаться, — укорила я. — Знаешь, как у нас в Рутении говорят? Назвался груздем — полезай в кузов!
— Кузов — это что такое?
— Такая плетеная корзина, на кухню еще в них провизию передают, — любезно пояснила я. — Вино или окорока свиные, которые хамон называются. Я бы от ломтика-другого мясца вяленого сейчас не отказалась…
— Ты в такой момент о еде можешь думать? Мьерда! — ругнулся стражник. — Мы могли использовать подъемник и спустить ее вниз через кухонную шахту!
Под сводами винтовой лестницы раздался разочарованный всхлип. Меня вынесли на открытую галерею и осторожно поставили на ноги. Горячий соленый ветер поцеловал меня в щеку. «Эх, дружок, не чувствую я тебя и на поцелуй не отвечу. Злые люди Лутонюшку обидели, в железо заковали, с гобою разлучили. Но это ничего, мы привычные, отомстим и забудем». В том, что из создавшейся ситуации мне удастся найти выход, я даже не сомневалась.
— Привал! — скомандовала я служивым. — И одежду поправьте, а то будто на сеновале полночи кувыркались.
Они смотрели на меня с каким-то суеверным удивлением, но послушно поправляли перевязи и придавали гребням шлемов правильное направление. А я, опершись о деревянные тесаные перила, думала о том, что мне срочно нужно зеркало, и новее не для того, чтоб красоту свою неземную осмотреть.
— Ну что, отдышались? Тогда продолжим прогулку!
Галерея опоясывала внутренний двор и вывела нас к другой лестнице.
— Я сейчас умру, — сообщил самый молоденький стражник. — Может, давайте ее просто вниз сбросим, а начальству доложим, что она бежать пыталась.
— Разговорчики! — прикрикнула я, заранее скрещивая на груди руки. — Вы меня куда вообще ведете, выдумщики?
— В северное крыло, там зала малого совета, ну знаешь, где гербы дутые на окнах.
Я кивнула, вызывая в памяти план построек.
— А путь через галерею вам кто подсказал?
— Начальство.
— А сейчас пойдем через двор, — развернулась я на каблуках. — Вперед!
— Там тоже лестница.
— Обычная, не винтовая. Успокойся, задохлик, я своими ногами спущусь.
Он так обрадовался открывающимся перспективам, что на «задохлика» даже не обиделся. Я давно замечала, что совместно преодоленные трудности сближают. Мы почти дружески болтали, минуя пролет за пролетом. Ребят звали без затей: Пако, Пабло, Панчо и Просперо. И они, так же как и я, недоумевали по поводу странного внутриотрядного распределения.
— Может, вашему капитану просто трудно вас всех вразнобой по именам запоминать? — предположила я. — А так очень удобно получается.
Пабло пожал плечами.
— У нас есть еще «А-четверка»: Альберто, Асканио, Азазелло и Арт, и на «Д»…
— А кто студенческое крыло патрулировал, когда Игоря Стрэмэтурару убили? Не вы?
— Нет, мы как раз отдыхали в казарме, — ответил Просперо, тот самый «задохлик», которому во время спуска досталось нести мою самую важную часть — голову, полную умных мыслей. — С утра сменились, нас уже потом вызвали.
— А слухи какие ходят? Почему с дознанием на целую неделю затянули? Алькальд распорядился?
Просперо, кажется, был самым осведомленным молодым человеком из бравой четверки.
— Это ректор придумал. Говорят, алькальд наш — сынок дона Акватико, вот начальство и решило с домом воды задружиться. Велено было на комнату замораживающее колдовство набросить, чтоб сохранить все как было. Рассказывают, даже коридор выстудило, сосульки с потолка свисают. Патрульные в плащи кутаются, вино подогретое бутылями хлещут, но все равно зубами от холода стучат.
Большая часть пути была пройдена, за кованой решеткой калитки начиналась последняя лестница с широкими ступенями, вытесанными из камня. Очень скоро я явлюсь пред светлы очи дознавателей.
— Ребятушки, — начала я осторожно, — а не могли бы вы товарищей своих расспросить, кого они ночью той в коридорах видели? Может, кто-то что необычное, непривычное заметил? Из посторонних, может, кто шастал?
Просперо кивнул:
— Исполним. А тебя спросить можно?
— Я его не убивала, — твердо встретила я взгляд темных глаз. — Жизнью клянусь!
Стражник моих оправданий будто не слышал.
— Ты ведь покойника видела близко?
— Да.
— И что сама скажешь?
Я задумалась, вызывая в памяти неприятную картину. Голый торс Игоря, россыпь оранжевых веснушек, волосы, прикрывающие шею. Вот я трогаю его за плечо, удивляясь закостенелости. Пахнет соленым железом и почему-то мышами. Я с усилием переворачиваю мертвое тело, рыжие локоны скользят за спину…