Жозе не помнила, чтобы когда-нибудь испытывала безысходное отчаяние. Правда, случалось, она бывала подавлена, иногда до отупения. Четыре года назад, например, она рыдала, когда умер ее старый сиамский кот. Она хорошо помнила, как ее сотрясали волны неутешного горя, ей казалось, что кто-то со скрежетом скоблит у нее внутри, и это было больно до слез. Она помнила, как неотступно возникала перед ее взором уморительная мордочка кота, как ей хотелось вновь увидеть его спящим возле камина, ощутить его трогательное доверие к хозяйке. Да, именно это было самое ужасное: исчезновение того, кто всецело тебе доверял, кто во всем на тебя полагался. Видимо, поэтому так невыносимо тяжело терять ребенка. Возможно, еще труднее было бы пережить гибель ревнивого мужа. Алан… Что он сейчас делает? Шатается по нью-йоркским барам? А может, каждый божий день мать водит его за ручку к психиатру? Или, чего проще, он находит утешение в объятиях какой-нибудь милой американочки? Ни одно из этих предположений ее не устраивало. Она хотела бы точно знать, что с ним стало.
Она ни с кем не общалась, кроме пожилой пикардийки [3] , которая ухаживала за садом, занималась хозяйством и ночевала в доме, ибо Жозе боялась оставаться на ночь одна. Изредка Жозе ходила на сельскую площадь – чтобы поговорить по-французски и купить газеты, которые она перелистывала, не читая. Оказавшись после двухлетнего отсутствия в Париже, она никак не могла в это поверить, не находила себе места. В течение трех дней она слонялась по улицам, ночуя в гостиницах, оглушенная нахлынувшими на нее воспоминаниями. Ничего не изменилось: ее старая квартира по-прежнему выглядела нежилой, у прохожих было то же выражение лиц. Она ни с кем не встречалась, никому не звонила. А потом ее вдруг охватило такое страстное желание оказаться в деревне, что она взяла напрокат автомобиль и бежала. Родители были уверены, что она все еще во Флориде. Бернар и Алан, видимо, искали ее в Нью-Йорке, а она читала в своем заброшенном домике Конан Дойла. Все это было смешно. И лишь у неистового ветра, казалось, были серьезные намерения, лишь у него вроде бы была некая цель, высокое предназначение. Когда он успокоится, ключница подберет с лужайки поломанные им ветви и сожжет их. В окно проникнет сладкий запах дымящейся травы, он оторвет ее от приключений Шерлока Холмса, в который раз окунет в тихую грусть, которую будили в ней и аромат ночной земли, и прикосновение к шероховатому, чуть пахнувшему нафталином постельному белью – все, что напоминало такую близкую и такую далекую, благоухающую, словно цветок, молодость. В дверь скреблась собака. Она жила на ферме, очень любила Жозе и проводила часы, положив голову ей на колени. К сожалению, она изредка брызгала слюной. Жозе открыла дверь и в коридорное окно заметила почтальона. Он впервые здесь появился.
Она прочла телеграмму: «Жду нетерпением Париже. Целую Бернар». Она села на кровать, рассеянно провела рукой вдоль засохшей ветки, у нее промелькнула мысль, что неплохо бы заказать пальто такого же цвета. Собака, не отрываясь, смотрела на нее.
– Душа моя, я же тебя знаю. Тебе хотелось побыть одной в деревенской глуши. Как это сделать? Снять домик. Ты всегда выбираешь кратчайший путь, поэтому ты взяла справочник агентства по сдаче внаем недвижимости и сняла дом на месяц. Чтобы отыскать тебя, я проделал то же самое. Вот только непонятно, почему ты предпочла не первый предлагаемый в справочнике дом, а второй?
– В первом телефон был занят, – мрачно ответила Жозе.
Довольный собой, Бернар пожал плечами.
– Я так и думал. Когда мне сказали, что какая-то сумасшедшая сняла на октябрь в Нормандии неотапливаемый домик, я сразу понял, что напал на твой след. Я даже хотел приехать за тобой.
– Почему же не приехал?
– Не осмелился. Твой отъезд застал нас врасплох. Мы с Аланом всю ночь колесили по Нью-Йорку, пытаясь тебя отыскать. Хороши же мы были после такой прогулки… Потом он догадался позвонить в «Эр-Франс», но опоздал примерно на час.
– Что же вы предприняли?
– Мы сели в следующий. Я имею в виду самолет. Я так и не выступил по радио. Да что там – едва успел собрать чемодан.
– Он во Франции?
Жозе встала. Бернар вновь усадил ее.
– Погоди бежать. Алан живет здесь уже недели две. Он остановился, естественно, в гостинице «Риц». Нанял Шерлока Холмса с Лемми Косьоном, чтобы разыскать тебя.
– Шерлока Холмса, – повторила она, – как странно, я как раз читала…
– Я не столь хитер, как Шерлок Холмс, но зато я знаю твои привычки. Поэтому умоляю тебя, сделай что-нибудь. Разведись или уезжай в Бразилию. Но только избавь меня от Алана. Он не отстает от меня ни на шаг. Пока он питает ко мне почти дружеские чувства, но стоит тебе на меня взглянуть, и он меня возненавидит. Я этого долго не вынесу.
Он откинулся на спинку дивана. Они беседовали в маленькой гостинице на левом берегу Сены, в которой Жозе когда-то довольно долго жила. Вдруг она взяла его за плечи и встряхнула.
– Ты что же, жаловаться мне вздумал? Скажите пожалуйста, две недели!.. Я с ним полтора года промыкалась.
– Да, но ты кое-что за это имела, а я – нет!
Она с минуту колебалась, потом залилась смехом. Этот смех заразил Бернара, и некоторое время они корчились на диване, охая, давясь и проливая слезы.
– Ты неподражаема, – задыхался Бернар. – Неподражаема! Тебе только не хватало обвинить меня в своем замужестве! Это меня-то, влюбленного в тебя по уши!.. Ха!.. Меня, вот уже две недели вынужденного водить твоего супруга за ручку… Невероятно!..
– Замолчи, – сумела произнести Жозе. – Хватит гоготать! Мне надо все как следует обдумать. Я хотела заняться этим в деревне… Ха-ха!.. Если бы видел меня там! Я ни о чем не думала, дрожала от холода… Там был милый пес, который брызгал на меня слюной… Ха-ха!
Упоминание о собаке вновь заставило их хохотать до упаду, они выбились из сил, покраснели как раки и наконец утихли. Бернар по-братски поделился с Жозе своим носовым платком.
– Что же мне делать? – сказала Жозе.
Алан теперь был в том же городе, что и она, быть может, совсем рядом, и эта мысль заставляла тяжело биться ее сердце, которое ощущалось как нечто громоздкое, ценное, но неподвластное.
– Если ты хочешь развестись, подай в суд, вот и все дела. Не убьет же он тебя!
– Я не за себя боюсь, за него. Не могу.
– Теперь я лучше тебя понимаю, – сказал Бернар. – Странный он человек. Когда я оставляю его одного, то при одной лишь мысли о том, что он где-то рядом одиноко бродит по Парижу, меня бросает в дрожь. Он пробудил во мне материнский инстинкт, о котором я и не подозревал.
– Как, и ты?.. А я-то думала…
– Но, по-моему, для брака этого слишком мало, – строго сказал Бернар. – Впрочем, решай сама. А пока я приглашаю тебя на коктейль к Северину. Алана там не будет. А мне пора уходить. Если хочешь повидать его, то он в «Рице». Там его пожирает глазами дюжина престарелых англичанок.