— Сделаем так, — сказала я. — Сейчас выйду у Тамаркиного офиса, а вы езжайте по своим делам.

На лице американца отразился ужас, вызванный Марусиным «Жигулем».

— Ну что же вы, — укорила я, — вон уже до высот каких дошли, уже с человеческими слабостями не на шутку схватились, с похотью и гордыней ведете борьбу, от материального практически отказались, так нельзя же пасовать перед каким-то ничтожным «Жигулем».

— Я не пасую, но может мне лучше вас подождать. Вы вернетесь, и мы продолжим поиски.

— Да нет, так не пойдет. Я должна встретиться с одним нехорошим человеком, с мафиозой. У меня есть свои дела — что же, вы будете все это время сидеть в Марусином «Жигуле»?

— Я буду молится, — заверил он.

«Ага, он будет молиться. Где молиться, ему все равно, а я? Неужели я теперь должна возить его по всему городу на одном лишь незначительном основании, что он не хочет справляться с „Жигулем“?»

— Так дело не пойдет, — повторила я. — Садитесь за руль и поезжайте по своим делам. Я же займусь своими, а потом как-нибудь встретимся.

— Как? — наивно поинтересовался он.

— Не знаю, — ответила я, не имея вообще желания встречаться.

— Ах, вы же можете Доферти позвонить, — просветлев, вспомнил американец. — Я, пожалуй, буду у него, а если даже и нет, он знает где меня найти.

— Хорошо, — согласилась я, не испытывая никакой радости и не собираясь в ближайшие годы этому чертовому Доферти звонить.

Мы расстались. Я отправилась к Тамарке, а мой монах, с невероятными мучениями заставив двигаться Марусин «Жигуль» в нужном ему направлении, исчез из моей жизни, как я тогда думала, навсегда.

* * *

Тамарка, как увидела меня, так сразу и закричала:

— Мама, ты невозможная! Теперь весь город ищет тебя!

— А что, Саньку уже нашли? — загораясь надеждой, спросила я.

Тамарка помрачнела:

— Нет, Саньку не нашли, но в твою квартиру позвонил «братан» и сказал, что с тобой хочет поговорить ребенок. Баба Рая ответила, что дома пока нет тебя и сама поговорила с Санькой.

— О, боже! — заламывая руки, воскликнула я. — Мой Санька! Мой сын! Что сказал он?

Тамарка пыталась ответить, но я махнула рукой, мол к чему посредники, и набрала номер своей квартиры. Трубку подняла баба Рая.

— Баба Рая! — завопила я. — Скорей, говорите, как мой Санька? Что сказал он?

И баба Рая заговорила. С присущей ей въедливость она в деталях охарактеризовала мое поведение, выдала несколько нецензурных эпитетов моему темпераменту, прошлась насчет моего незавидного будущего и лишь после этого остановилась на Саньке.

— Да я жа ж як услышала яго, сярдечко наше, так сразу жа ж и не устояла на ногах — на тамбуретку плюхнулася, — с чувством сообщила баба Рая.

— Это понятно, — отмахнулась я, — а Санька? Что он вам говорил?

— Говорил жа ж наш малец все так чудно, что я жа ж и не поняла ничего.

— О, господи! — возмутилась я. — Баба Рая, совесть поимей! У меня нет под рукой «тамбуретки»! Падать некуда, сейчас же говори, не обижают его?

— Сказав, шо не обижають. И шоб не перживали за него, сказав, — просветила баба Рая и снова начала меня ругать, награждая эпитетами, без которых она ну просто жить не могла.

Я бросила трубку и вопросительно воззрилась на Тамарку. Та пожала плечами:

— Сама ничего не поняла, кроме того, что Санька жив и здоров. Мама, но как ты могла так пропасть? И что на тебе за одежда? Фи, это же лет десять назад вышло из моды. О, ужас! Что за куртка? А брюки! Словно собаки подрали тебя!

— Хуже, Тома, хуже, — призналась я. — Снова меня в реку бросали, и снова спас меня мой йог.

Тамарка опешила:

— Постой, почему — йог? Ты же говорила, что он американец, и у вас страшенный роман.

— Одно другому не мешает, как выяснилось — я имею ввиду не роман, а национальность и религиозную принадлежность. Он американец и одновременно веры непонятно какой, но по всему смахивает на йога. С романом же ничего не вышло, я жестоко ошиблась — романа не было, нет и быть не могло — так распорядился Бог. Но сейчас не время о том, я должна срочно Гургенову позвонить.

Тамарка всплеснула руками и запричитала:

— Мама, ты невозможная! Никогда тебе не прощу, что ты побеспокоила моего господина Гургенова.

— Он уже не твой господин, а мой, — заверила я.

— Боюсь, что да, — пригорюнилась Тамарка. — Два раза — вчера и сегодня — звонил, про тебя спрашивал. Я всю ночь не спала, ждала вестей от тебя, сидела здесь на телефоне.

— Судя по тому, что на часах девять утра, — отмахнулась я, — об этом несложно догадаться, нет смысла и пояснять. Так рано ты еще никогда на работу не приходила, но все же позволь мне позвонить нашему господину Гургенову.

— Зачем звонить? Он ждет тебя в своем холдинге! — рявкнула Тамарка и отдала водителю распоряжение поскорей меня туда отвезти.

* * *

Гургенов и в самом деле меня ждал, это было заметно по тому, как он мне обрадовался.

— Куда вы пропали? — с тревожной улыбкой спросил он. — Нигде не мог вас найти: ни у Тамары Семеновны ни дома. Возник вопрос об этом странном американце, а вас нет и не у кого спросить.

— Об американце все узнала, — воскликнула я, не собираясь ничего скрывать.

Уже десять минут спустя Гургенов узнал такие подробности, от которых у него — человека бывалого — красные пятна стыда пошли по лицу.

— Неужели этот американец и в самом деле святой? — спросил он, глядя на меня с недоверием. — Вы и в самом деле обнаженные в шалаше лежали…

— Он меня грел, — уточнила я. — Не давал мне спокойно умереть.

— Да-да, — изумился Гургенов. — Он грел вас и все? Неужели вы, как женщина неотразимая, не почувствовали эмоций с его стороны?

— Эмоций? — с обидой воскликнула я. — Да он просто бесчувственный чурбан. Только о душе своей и думает. Чтобы ни произошло с ним, все на свой аршин меряет. Казалось бы, чего проще: человек в воду упал.

— Вы же говорили, что он сам прыгнул, — напомнил Гургенов.

— Прыгнул-то сам, да его же вынудили, но я не об этом. Казалось бы, ну упал человек в воду, так и что из того? Какие тут могут быть выводы?

— О том, как не заболеть, — подсказал Гургенов.