Динго был старше Джека на пять лет. Зря главарь тогда отвернулся, пытаясь заклеймить новичка обидными словами: «Вы только посмотрите на этого наглого сосунка! Достаточно, чтобы от такого кукабарры [16] лопнули от смеха!» Ответные ухмылки членов шайки лишь усилили обиду Джека. И он не замедлил постоять за свою честь – хладнокровно всадил лезвие ножа в спину главаря, по самую рукоять. Случайно угодил в сердце – Динго умер, не успев даже пикнуть. Один из его сторонников ловко раскрыл нож-бабочку и бросился на Джека, но тут же оказался на полу, сплевывая зубы и кровь. На лице Джо Снежка в тот момент скользнула довольная улыбка. Остальные тут же уловили в глазах Джека что-то такое, что заставило их в дальнейшем его слушаться беспрекословно.
Так, вслед за лютой песней пружины ножа, лязгнул и замок на прошлой жизни Джека. Раз и навсегда. Для оперившегося преступника открылся выход в другой мир – за новыми неприятностями.
Шли годы. Джек взрослел.
Читтерлингс, как и многие австралийские города, оживал с заходом солнца и на рассвете вновь погружался в тишину. Днем жители либо отсыпались, либо занимались по хозяйству, либо проводили время в тавернах за кружкой холодного пива перед экранами телевизоров. Работали зачастую тоже по ночам. Лишь дети посещали школы днем, а дворники, в основном набиравшиеся из числа аборигенов, более привычных к зною, негромко бранились и подметали ненавистные улицы, заваленные хламом. Всему виной – невыносимая жара и влажность, образовавшиеся после того, как появился странный туман пришельцев. Хотя и раньше в этой части Австралии климат редко баловал людей прохладой. Даже в Мельбурне, где когда-то погода менялась едва ли каждые два часа, наступила относительная стабильность.
Вчера Джек встречался с двадцатипятилетней проституткой из Южного Читтерлингса, района, на территории которого шла торговля не только дарами моря и сувенирами, но и существовали Улицы Синих Фонарей [17] , где девушки и женщины покупались мужчинами так же бездушно и спокойно, как покупают бутылку пива. «Хлебное» место, где в толчее рынка, кишевшего ротозеями и роем горластых азиатов, удобно было чистить карманы. Толпа на рынке всегда четко делится на три части: торговцы, покупатели и воры. Словно три разных народа, точно животные разной породы. Да и в грязных улочках, ведущих в никуда, часто грабили заблудившихся коммерсантов и прохожих. Там постанывали не только проститутки и ветер. Из окон часто слышалась ругань, крики, женский визг, треск ломаемой мебели. А порой вспыхнувшая ссора гасла в звуках выстрелов, забиравших чью-то жизнь.
Жрицы любви в дорогих публичных домах Южного Читтерлингса славились телами: груди, ляжки, задницы – все отборное и, в принципе, по доступной цене, что привлекало многих похотливых развратников с тугими кошельками. В дешевых борделях девушки были попроще, с какими-нибудь изъянами, оставленными кулаками и острыми бритвами сутенеров, или были толстухами, под которыми скрипел пол. Но в глухой ночной час и там находили кров, семейный очаг и любовь воры, мелкие контрабандисты, списанные на берег матросы и бродяги.
Девушки обнажали плечи, поблескивали напомаженными губами – красными, зелеными, ядовито-желтыми, синими или фиолетовыми в зависимости от того, в какой полосе радуги находилось их настроение. И все свои бесчисленные пороки они озаряли нежнейшими улыбками и истомой во взгляде, умело пользуясь этими атрибутами бесстыжей торговли сексом.
Дядя Барри как-то окрестил такое их поведение словами – «Сучки на охоте», после чего сплюнул. А затем объяснил Джеку, что мужчинам лучше не искать утешения с такими женщинами, чревато – пенис может почернеть, сгнить и отвалиться к чертям собачьим. «Лучше уж найти дупло в дереве и засадить в него – все безопасней», – говаривал Барри, сердито посматривая на высоких роскошных телок и шаря рукой в кармане, в котором зачастую бренчала одна мелочь.
Но когда Джек подрос, у него сложилось свое мнение. Уже полгода Джек наведывался к той девице в первый и третий четверг каждого месяца. Она была вольная проститутка, не из тех, что батрачили на сутенеров. Хрупкая и красивая брюнетка, с ухоженными руками и сочными восточными глазами сама позвала его, когда юный бандит, засунув руки в карманы и поглаживая пальцем костяную накладку рукояти ножа, слонялся по улицам, на которых собирались проститутки. Он присматривал пожилых ловеласов, покидавших бордели. Таким приставь нож к горлу – они бледнели, как мел, и деньги дрожали в протянутой руке. Что могли сделать эти неповоротливые жирные свиньи, у которых, стоило им только нагнуться, постоянно лопался шов на брюках в промежности? Ничего! Они понимали, прекрасно понимали, черт возьми, что их жизнь висит на волоске. Холодная сталь жгучее любого слова – Джек знал это не понаслышке и умел нагонять страх. Надрывать пупок за жалкие гроши, честно зарабатывая на жизнь, он не собирался. Да и кто возьмет на работу несовершеннолетнего бродягу?
Джек гордился своими руками и тем, с каким мастерством они владели ножом. Да и сам нож был предметом его гордости. Острый и крепкий, способный разрезать консервную банку или без труда пробить железную бочку. Не нож, а настоящий «топор», которым при необходимости, в будущем, можно было и побриться.
Полиции Джек не опасался. Не тот случай. Жертва для грабежа специально выбиралась среди тех, кто постарше и у кого блестело обручальное кольцо на пальце. Кому они будут жаловаться? Побегут в участок, чтобы там составили протокол, выяснили адрес потерпевшего, никого как всегда не нашли, а после, согласно установленному порядку, официальным уведомлением сообщили женам о своей неудаче и похождениях потерпевшего? Они молчали как рыбы. И с пустыми карманами уходили прочь, стараясь поскорее забыть о том позоре, что их обчистил какой-то донельзя лихой мальчишка. Желающих геройствовать встречалось мало, да и те умолкали – навсегда. Джек затыкал глотки смельчакам одним точным ударом. Его тело в такие мгновения дрожало, в кровь выбрасывалась убойная доза адреналина, а после завершения дела голова взрывалась от дикого восторга. Да, это было самое приятное ощущение в мире – лучше хмеля, лучше секса – когда удавалось доказать свое превосходство, а потом и улизнуть незамеченным с места преступления. Ищи-свищи его в Пустошах.
Жалости и угрызений совести Джек не испытывал. Ведь он действовал не хуже судьи, стучащего молоточком, – разве нет? Только начни мучиться по пустякам – хана всему. Во всяком случае, рано или поздно все умирают, был уверен Джек. Как-то раз он спросил об этом у дяди Барри, справлявшего большую нужду, а тот ответил через приоткрытую дверь туалета: «Люди беззубыми рождаются, Джек, беззубыми их и могила принимает, если, конечно, им божьей волей повезет дожить до глубокой старости. Но лучше умирать раньше, пока не превратился в мешок дерьма и не начал чувствовать, что ты лишний». Джек был с этим полностью согласен – стоит ли улыбаться миру фальшивыми зубами?