Подойдя к генералу, я пролистал папку с предоставленной информацией и, открыв на нужной странице, указал на копию опросного листа.
— Он проходил свидетелем в двух делах. Это точно он. Так что моего присутствия не требуется.
— Ты так в этом уверен?
— Так точно, товарищ генерал. Он это. Однако проблема не только в этом, но и в том, что он не трофейщик. То есть доказать в случае ареста причастность к нападениям очень трудно, фактически невозможно, он тщательно убирает свои следы. Поэтому только визуальная слежка и задержание в момент преступления. Судя по материалам дела, у него давно не было выходов на охоту, в ближайшую неделю он не выдержит и выйдет. Остается только взять его с поличным. С этим наши люди должны без проблем справиться, если только не спугнут его. Это всё по этому делу. Разрешите отбыть домой и продолжить обучение в институте? Считаю моё присутствие тут избыточным.
— Всё по полочкам разложил, — хмыкнул генерал. — Спорить не буду, раз ты такой признанный специалист. Пока свободен, но старайся быть на связи, чтобы в экстренном случае можно было тебя найти.
Получив самоход, я прошелся до комнаты, где мной были оставлены вещи, и собрав их, направился к выходу. Ни в отдел кадров за удостоверением, ни к завскладу за оружием я не пошел. К чему? Моя служба как началась, так и закончилась. Я действительно сдал настоящего маньяка, так что если наши не напортачат в слежке, успех гарантирован.
Было девять утра, поэтому я сперва поехал домой, где побывал в душе, потом переодевшись, направился в институт, где просидел в аудитории профессора Зиновьева, сдавая экзамен по проктологии и договариваясь с другими учителями об отработке прогулов по вине КГБ.
Вечером я заехал в управление — у меня был временный пропуск, выданный в приемной Сахаровского. Пришел я не просто так, по серьезной причине. Погуляв по зданию и навестив с десяток знакомых, я смог незаметно проникнуть в тот кабинет, откуда стрелял. Кстати, версия криминалистов была в том, что выстрел был произведен из остановившейся машины, на это намекало входное отверстие (выходного не было, пуля осталась в теле), уж так совпал поворот головы генерала во время выстрела, когда он садился. То есть версия, что выстрел был произведен из здания, даже не рассматривался. Более того, криминалисты считали, что выстрел был произведен из неизвестного оружия, скорее всего самодельного, нашим мелкокалиберным патроном. У меня камень с души упал, пусть ищут этих невиданных стрелков.
Почистив винтовку и убрав все остальные следы, включая шарф — пусть Антон гадает, куда он пропал, когда завтра выйдет из отпуска — и со свободной душой еще навестив некоторых знакомых, покинул это грозное здание. Шарф чуть позже я размотал — он был обмотан вокруг туловища — и выбросил его, как и гильзу. Всё, и с этой стороны я подстраховался. Слежки точно не было.
Три дня меня не беспокоили, пока я жил своей обычной жизнью, общаясь с дочками, сдавая немногочисленные хвосты в институте и даже дважды попрактиковавшись в Склифе. Мало того, один раз я вырезал аппендицит у школьника, что срочно привезли из школы с приступом. Хирург похвалил, шов в шесть сантиметров. Он вообще не помогал, просто стоял и, наблюдая, одобрительно хмыкал, слушая, как я командую операционной сестре, что подать. Правда, вся ответственность была на нем. Поэтому он готов был в любую секунду остановить меня, но операция прошла более чем удачно. Успел зашить до того, как пациент завозился после окончания действия обезболивающего.
Понятно дело, всё это было не официально, но врачи-хирурги, понимая, что скоро им на смену придут молодые, готовили эту смену всеми доступными средствами. Рисковали, конечно, но и подстраховывали не слабо. Заведующий хирургическим отделением как-то сказал, присутствуя при одной из моих операций на аппендицит, что у меня рука легкая и нет боязни крови. Намекал на место в интернатуре в его отделении.
Так вот, на четвертый день, когда я был у себя, примерно в полдевятого вечера мне позвонили.
— Приезжайте немедленно в управление. Вас вызывает генерал Сахаровский, — сообщил дежурный.
Дарья Михайловна еще не ушла, поэтому, оставив детей на неё, я поспешил спуститься и направиться в управление. Генерал Сахаровский был на месте.
— Ну, заходи, будем отмечать, — сказал он, когда я зашел в кабинет. В его руках была бутылка коньяка.
— Поймали?
— Да, даже провели фотосъёмку и запечатлели момент нападения, там уж его повязали. Итальянцы в восторге, так что наши договоренности о постройке автозавода в силе. Мы уже давно с ними ведем переговоры, но из-за английского влияния те начали затягиваться. Всё тебе не расскажу, но Тобольский влез в это и чуть не поставил соглашения на грань краха. Брежнев в ярости, ему уже доложили.
— Почему условие было именно в поимке маньяка? — спросил я, садясь рядом с генералом и беря бокал с янтарной жидкостью.
— У главного инженера завода «Фиат» жена от его рук погибла. Вот он и настоял… Ну, давай! Ты даже не представляешь, Игорь, что ты сделал. Вытащил из такого…
Долго мы не просидели, меня известили, что я совершенно свободен и могу идти на все четыре стороны. Естественно, благодарности от начальства ждать не стоило — из-за моего поведения. Только Сахаровский сказал скупое спасибо, но я и этому рад. Мол, хорошо еще, что просто так отпустили.
Выйдя на улицу, я посмотрел на падающие снежинки, первые этой зимой, и, счастливо вздохнув, направился к машине. Впереди у меня учеба и поиск, как убрать полковника, причем так, чтобы и тени не упало на меня. Ничего, я что-нибудь придумаю. Да, обязательно придумаю.
* * *
Про следующие три недели ничего особенного сказать не могу. Я сдал два экзамена досрочно, хотел подольше побыть с родителями. Так что в институте всё было в порядке, даже зачет получил у профессора Зиновьева по хирургическим болезням (а это ой как не просто). Наступила последняя предновогодняя неделя, двадцать четвертое декабря, а так как у нас уже сложилась традиция проводить его у родителей, то я еще вчера заказал билеты на Киев. Друзья об этом знают, я их уже всех заранее поздравил, да и потом по телефону буду поздравлять, благо у родителей он есть. Правда, в прошлый год из-за загруженности телефонных станций дозвониться я смог не до всех.
Но это так, всё шелуха. Что-то меня беспокоило. Всё это время я обдумывал произошедшее в управлении Комитета, и чем больше думал, тем больше понимал, что Тобольского банально подставили под меня. То есть убрали неугодного.
Мне эта мысль так не понравилась, что я стал крутить ее, рассматривая со всех сторон и анализируя. Из-за этого чуть один из экзаменов не провалил, но повезло, сдал, даже с приличной оценкой.
По моим прикидкам, Тобольского подставили ну очень хитро и знающе. Однако тут не только это, кто-то достаточно неплохо просчитал меня и возможности моих поступков, если меня зажать в угол. То есть тут аналогия с крысой. Ладно, просчитали меня верно, Тобольский меня действительно довел до края, когда обратного хода нет — или он, или я. Но дальше пошло не по сценарию неизвестных кукловодов. Соколов (то есть я), спокойно сидел запертый в кабинете под охраной (вполне возможно, что неизвестный кукловод не знал, что я покидал кабинет, меня только смущают те двое, что присутствовали в коридоре, общаясь друг с другом, и видели меня выходящим), а тут в генерала стреляют и он получает смертельное ранение. Причем как утверждают эксперты и появившиеся откуда-то свидетели, стреляли из машины из неизвестного, возможно импортного оружия, но нашим боеприпасом. Про тайный сейф в одном из кабинетов и о наличии там небольшой оружейной коллекции знали только хозяин кабинета и я, потому что я же эту нишу и делал по просьбе Антона. То есть с этой стороны у следствия швах. Получается, у меня алиби, причем серьезное, а ненависть к Тобольскому к делу не подошьёшь.