— Причем здесь Власов и поражение под Харьковом? — не понял я.
— Ты не знаешь? Тогда слюшай нашот маршал Тимошенко. Он, безмозглый баран, твой Тимошенко. Вай-вай-вай, он Власову был как отец родной! А Власов, сам знаешь, какая змеюка оказался.
Перевожу на русский язык. После окружения наших войск под Харьковом, где в плен попало около двухсот сорока тысяч человек, более тысячи танков и двух тысяч орудий, немцы двинулись к Сталинграду и на Кавказ. Сталин тяжело переживал эту неудачу, лишившую Красную армию большей части подготовленных за зиму оперативно-стратегических резервов. Но куда большую ярость вызвала у вождя новость о предательстве Власова. Эта измена оказалась последней каплей, решившей судьбу Тимошенко. Вождь гневно напомнил ему как в сороковом году именно с подачи Тимошенко Власова объявили командиром лучшей дивизии в Красной армии. Досталось также Жукову, тогда же подписавшему отличную служебную характеристику изменнику.
Теперь, со слов Айвазяна, в Кремле главным вопросом стал кадровый. Слетел со всех постов маршал Кулик
[84] . Мехлиса сняли с должности начальника Политуправления Красной Армии и разжаловали до бригадного комиссара. Командующий Крымским фронтом Козлов разжалован до генерал-майора и отправлен командовать 24-ой армией. Кувырнулся давний протеже Сталина, генерал-лейтенант Г.Г. Соколов, еще до назначения Власова загнавший 2-ю ударную армию в болота. Он пришел в Красную армию с должности заместителя наркома внутренних дел. За дело брался горячо, давал любые обещания.
На практике же у него ничего не получалось.
Одним словом, дым стоит коромыслом. Теперь, как поделился Айвазян, пришло время новых людей.
— Слюшай, знаешь, кто всплыл первым? Какой-то Говоров. Представляешь!
Сосед дал мне время прочувствовать, что творится в советском королевстве, затем закончил.
— Этот Говоров написал письмо Сталину, призвал его отменить комиссаров, ввести строгих началников [86] , поднять дисциплину среди командиров и смелее выдвигать новых людей. Представляешь, на что замахнулся?
Айвазян с досады хлопнул себя по ляжкам.
— И этого Говорова, бывшего царского офицера, в командующие Ленинградским фронтом, понимаешь? Какой-то Ватутин тоже будет командовать фронтом. Пошел в гору кто, знаешь? Не знаешь?! Какой-то Гордов. Этот Гордов побывал в окружении, а теперь будет командовать Сталинградским фронтом. Слыхал такой, Горбатов? Не слыхал?! Вай-вай-вай. Лагерник, а его в командармы! Слыхал такой Кривошеин?
— Да. Он совместно с Гудерианом принимал парад в Бресте в тридцать девятом году.
— Точно. Слюшай, с Гудерианом обнимался, а теперь танковый корпус командует! Все диву даются, неужели хозяин нюх потерял?
Он тут же опомнился и строго-настрого приказал.
— Забудь о Сталине, — затем как-то зверовато улыбнулся и с намеком спросил. — Знаешь, Мессинг, откуда он их берет? Кто рекомендует?
Я пожал плечами. К Горбатову и Кривошеину я не имел никакого отношения.
— У хозяина нюх на толковых людей, — предположил я.
— И я о том же. Его нюху можно позавидовать. Но, — хитровато улыбнулся Айвазян, — Георгий Маленков как-то обмолвился — ничего, говорит, странного, в выборе хозяина нет. Говорит, с людьми работать уметь надо.
Тут он внезапно замолчал. С большим трудом сдержал себя. Знал, ни в коем случае нельзя рассказывать поднадзорному Мессингу все, что выложил Гобулов, но его так и подмывало. Неожиданно он брякнул то, что ярко высвечивалось в его лысоватой голове.
— Маленков Георгий Максимилианович говорит, никакого странного в поступках хозяина нет. Новых людей Сталину рекомендует какой-то колдун-болтун, ишак его разбери. Или ведьма!
Я отпрянул.
— Не может быть?!
Айвазян хитро подмигнул и спросил.
— Знаешь, кто этот колдун?
Мессинг замешкался с ответом, затем нерешительно покачал головой.
— Не-ет.