Обрывки мыслей, слов, чувств… неужели когда-то он просто жил?
И — боль.
В какой-то момент стало легче. А потом… Грохотнуло так, что Амир попытался открыть глаза. Солнечный свет резко ударил по ним, и юноша зажмурился, чувствуя, как из-под ресниц покатились слезы.
— Какого… вы… и… тут делаете?!
Голос был звонким, женским и отчетливо властным. Да и текст… Амир настолько удивился, что вторая попытка открыть глаза оказалась удачной.
Он был уже не на корабле. Лежал в просторной комнате, из окон лился солнечный свет, вокруг все было белым и удивительно чистым, пахло чем-то резким, и посреди комнаты стояла она.
Таких женщин Амир еще не видел.
Он успел познать женщину, но ни на рынках, ни в гареме ему не встречалось что-то подобное… если бы Амир видел вирманских женщин — он бы так не удивился. Но вирманки редко приплывали в Ханганат по своей воле. А рабыни, они в первую очередь рабыни и только во вторую — люди.
Эта же… Высокая, с толстой золотой косой, в чем-то зеленовато-белом, она стояла посреди комнаты и отчитывала его докторусов, не выбирая выражений.
— Вы что, с ума сошли?! Какие курильницы в больнице? В… нос себе их засуньте для большей устойчивости! И зачем вы приволокли сюда эту грязную шкуру?!
— Это шкура нерожденного жеребенка, освященная в храме…
— А стирать вы ее не пытались? Вон отсюда с этой пакостью! И если я еще раз ее увижу рядом с пациентом — вы у меня сами родите! Тахир, какого лешего меня не позвали сразу же?!
Лиля была, мягко говоря, не в настроении. Она до поздней ночи сидела рядом с бессознательным пациентом, из ложечки поила его взбитым белком, пыталась скормить активированный уголь… потом еще инструктировала сиделок — с легкой руки Ингрид всех вирманских женщин Лиля готовила как медсестер.
Уснула она ближе к рассвету.
А через пару часов ее разбудил Джейми, который начал так целенаправленно ломиться в дверь, что даже вирмане не остановили.
— Что случилось?
— Госпожа, там ханганские докторусы… Вы же велели, чтобы никто не подходил к больному, кроме вас.
— Где Тахир?
— Пока там, держит оборону. — Последние слова Джейми договаривал уже в закрытую дверь.
Лиля швырнула одеяло прямо на пол и заметалась по комнате. Натянуть рубашку, впрыгнуть в юбку-брюки, накинуть жилет — и вперед. Косу на ходу переплетем.
В палату она влетела ураганом и вовремя.
У кровати пациента последним заслоном стояла одна из вирманок, уперев руки в бока с таким выражением, словно сейчас топор возьмет…
Тахир героически держал оборону от трех осанистых старцев с бородами, один из которых потрясал тяжелой бронзовой курильницей так, словно намеревался въехать оппоненту по голове, второй размахивал куском грязной тряпки непонятного назначения, а третий был обвешан пучками трав и перьями птиц.
С трав сыпался мусор, с тряпки сыпался мусор, курильница дымила так нещадно, что Лиля едва не расчихалась.
И озверела.
Бог не обидел графиню ни ростом, ни массой. А за последние несколько месяцев масса стала уже не творожной, а скорее мышечной.
Так что первым делом Лиля выхватила курильницу. И от души грохнула об пол, разметав содержимое по полу.
Уберут!
Мужчины обернулись на нее с искренним возмущением, но прежде, чем кто-то успел рот открыть, Лилиан Иртон перешла в атаку.
— Ваше сиятельство, я сразу же…
— Значит, так. — Голос Лили не предвещал ничего хорошего. — Вы, господа, сейчас вымоетесь, выстираете свои шмотки, и чтобы я ни одного из вас не видела грязным рядом с больным. Это первое. Второе. Прежде чем явиться сюда, будете получать разрешение либо от меня, либо от Тахира. Любого, кто придет сюда в наше отсутствие, я прикажу схватить как отравителя. И третье. Подробно напишете мне, чем и как лечили мальчика. И предоставьте образцы лекарств. А сейчас — вон!
Сказано было увесисто. А может, убедительности словам придали двое вирман, которые примчались в лазарет вслед за графиней и сейчас ненавязчиво поигрывали топорами.
Старцы попятились к двери, даже и не думая убрать за собой.
Лиля проследила гневным взглядом ошметки грязи, падающие с их обуви. Ей-ей, она бы сейчас приказала вирманам вытереть этими придурками пол. Но с кровати раздался то ли вздох, то ли стон — и графиня забыла обо всем, кроме пациента.
Метнулась к кровати, опустилась рядом на колени.
Мальчик открыл глаза и смотрел вполне осмысленно.
— Кто вы…
— Я — графиня Лилиан Элизабетта Мариэла Иртон. Вы в моем доме.
— Мое имя Амир Гулим. Я старший сын Великого Хангана от его любимой жены Гизьяр.
— А еще у вас сильное отравление. Ну не настолько сильное, как я опасалась. Но все равно приятного мало. И лечиться придется долго и упорно.
В глазах мальчика (ну не могла Лиля воспринимать его как взрослого человека, ребенок ведь! Больной ребенок!) что-то блеснуло.
— Я полагал, что моя болезнь неизлечима.
— Не стану лгать, я ждала худшего. Но постараюсь не дать вам умереть. Хотя опасность очень велика.
— Если вы поможете мне, мой отец…
Лиля прикрыла рот мальчика ладонью:
— Помолчи. Сначала выздоровей. А сейчас я буду тебе осматривать. А ты будешь говорить мне, где болит. Понял?
Амир кивнул. Неуверенно… еще бы, откуда ему знать про пальпацию, перкуссию, аускультацию — до этих методов здесь еще лет пятьсот расти…
Лиля откинула одеяло — и принялась прощупывать пациента.
— Здесь — больно?.. А здесь?.. А вот так?..
Парнишка краснел и бледнел, но отвечал честно. Задергался он, только когда Лиля стащила одеяло до конца и принялась пощупывать живот.
— Да лежи ты смирно, тоже мне скульптура нашлась, было бы чем любоваться… можно подумать, я голых детей не видела, — проворчала Лиля.
И от души чихнула.
Курильница все равно продолжала дымить.
— Окно откройте, — попросила Лиля. И проветрить надо будет.
Воняло, надо сказать, немилосердно. И запах какой-то противный… овечий навоз, что ли, туда запихивают? Даже интересно стало.
Лиля закончила осмотр, укрыла пациента одеялом и кивнула сиделке.
— Молоко, белки, активированный уголь. Если не будет рвоты — завтра-послезавтра попробуем дать что-нибудь еще. Пока не стоит, желудок явно отвык от нормальной пищи… тюрю, что ли, какую сварганить…
Сиделка принялась поить пациента с ложечки разбавленным молоком с белками. Потом скормила адсорбент и продолжила процесс.