Первым он еще не был. Вторым — уже не был.
За тот холодный и темный год у Константина случились два полноценных романа. С красивой тренершей по боди-балету по имени Стася (переспали несколько раз, потом оказалось: у Стаси есть жених, милиционер) и с некрасивой, но домовитой и набожной по какому-то восточному обряду Алишей, бухгалтером клуба, где работал Константин.
Бухгалтер Алиша, с бровями-полумесяцами, понравилась Константину своей сказочной какой-то немотой (Стася — та вообще не умела молчать дольше нескольких секунд). Случалось, они с Алишей сидели, не говоря ни слова, часами. Иногда сидели перед визором. Иногда — на скамейке в публичной оранжерее, перед фонтаном «Семь гномов». Иногда — перед черным окном. Или за чаем.
Через три месяца таких заседаний, перемежающихся редкими сопящими волнами страстного, но безлюбовного секса, Константин понял, что с него хватит.
Еще месяц длилась самая изматывающая в подобных романах фаза — фаза их растворения в мировом эфире. Константин не знал, в каких словах сказать Алише, которая зачем-то не на шутку в него влюбилась, что он больше не может. Алиша же с затаенным ужасом ожидала этих слов.
В общем, сразу после трудного объяснения с Алишей Константин взял расчет, утрамбовал в сумку пожитки и отправился прямиком… в Харьков. Поступать в Харьковскую Академию Бронетанковых Войск — такое решение пришло к Растову однажды весенним утром и подозрительно быстро стало непоколебимым.
К родителям в Москву он даже не заехал — наврал про сроки, которые поджимают.
Но наврать себе Константин не смог, он знал, что боится оказаться в Москве, боится увидеть в своей гостиной Нину Белкину с мотоциклетным шлемом на сгибе локтя.
Боится, потому что не знает, чем такая встреча кончится. Точнее, именно потому, что знает.
2615 г. Город Харьков, Российская Директория Планета Земля, Солнечная система
Харьков встретил абитуриента сорокаградусной июньской жарой, хмельным пивом «Рогань» и абсурдной канителью в приемной комиссии.
Вначале у Константина вообще не хотели брать документы — этого не хватало, того недоставало, а это вот надо в трех экземплярах и нотариально заверенным. «Нету? Как нету?! Положено!»
Но потом, когда узнали, что «Растов» не псевдоним и что он, Константин Александрович, нисколько не однофамилец, а сын Того Самого, майоры в приемке как по волшебству подобрели и все-все приняли с напутствием: «Потом остальное донесете». И даже — в обход правил — обеспечили жильем и питанием за три дня до первого экзамена.
Константин был майорам благодарен — жить ему было и впрямь негде, денег на поездку в Харьков он занял у друга, а в графе «будущее» у него значилась «полная неизвестность».
Экзамены он сдал отлично, благо после северов находился в превосходной умственной и физической форме.
Первый курс тоже окончил более-менее. И второй. А третий — на «отлично».
В свободное время пробавлялся все тем же фехтованием — тренировал желающих помушкетерствовать, на сей раз на общественных началах (работать кадетам в академии запрещалось). Учил контратакам и выпадам. Объяснял, чем сабля отличается от шпаги, а шпага от рапиры, почему манекен следует величать «Дядя Вася» и почему даже русские судьи во время поединков говорят по-французски.
А часы, оставшиеся от учебы и тренерской работы, проводил в пивной «Очаг», которую танкисты, конечно же, звали «Очагом поражения».
По воскресеньям ходил на танцы в Дом офицера.
Изредка пытался крутить романы.
Один раз — девушку звали Света, и она была очаровательно зеленоглаза — чуть было не докрутился до загса… Но «чуть было» не считается.
Константину нравилось идти по нагретой солнцем улице Полтавский шлях и чувствовать себя совершенно одиноким, адски неженатым и ничем не связанным кадетом, впереди у которого — вся Вселенная.
Наконец — последний экзамен: танк Растова прошел через эпицентр ядерного взрыва с оценкой «отлично».
На церемонию выпуска из Москвы прилетели отец, мать и Кеша, неразлучный со своим спаниелем, все таким же вертлявым и длинноухим, разве что чуточку седым.
Константин, который не видел семью уже давненько, не для виду обрадовался.
Все обиды забылись, трудности взаимопонимания казались курьезными.
Мать сильно постарела, отец похудел и как-то выцвел, лишь один Кеша не изменился…
Банкет «по случаю» Константин помнил смутно: вот они с товарищами обмывают его лейтенантские звезды, утопив их в чуть более звездном коньяке. Вот отец с рюмкой водки «Зеркальная струя» привычно вещает что-то про ответственность, про то, как важен танкист на поле боя, и все присутствующие рьяно ему аплодируют. Вот мать, как следует пригубив сладкого массандровского винца, с фальшивой задушевностью интересуется: «Ну, хоть невеста у тебя есть?», подразумевая, конечно, «раз нет ни денег, ни должности, ни перспектив в жизни, должна быть хотя бы Единственная…»
Вот Кеша, студент какого-то экстремально престижного факультета, рассказывает о своем грядущем назначении в Техноград — мол, это вопрос уже решенный. Вот сам он, пьяный лейтенант Растов, набравшись храбрости, спрашивает у Кеши, как сложились его отношения с «той красивой девчонкой… ну, помнишь, ты меня знакомил?»
Кеша меняется в лице.
— Нина? Нина вышла замуж… Если ты, конечно, о Нине.
— За кого?
— Да за дятла одного. Ничтожество полное. Демин фамилия… Зовут Альбертом.
— Я его знаю?
— Может, и знаешь. Мой одноклассник. Его папашу еще за хищения привлекали… В области добывающей промышленности… Громкое было дело, лет шесть тому назад. По визору каждый день показывали, в передаче «Русский суд».
— Шесть лет назад я на Кларе служил. Это, считай, параллельное измерение! Или, если хочешь, Московия Ивана Третьего! — пьяновато хохотнул Растов.
Кеша презрительно поморщился. Вечно сидящий на обезболивающих из-за своей утомительной, разрушительной хвори, он с детской страстностью ненавидел пьяных.
— В общем, этот Альберт такой же мудак, как его папаша, — прихлебывая зеленый лимонад разновидности «Тархун», резюмировал Кеша.
Даже не склонный к бережной регистрации чужих душевных движений Константин догадался, что короткий разговор о Нине причинил брату сильную душевную боль. Однако он уже не мог остановиться.
— Вот ты говоришь, этот Альберт Демин — мудак. Но ведь за что-то же такая девчонка, как Нина, его полюбила?!
При слове «полюбила» Кеша вздрогнул, как от удара электрическим током.
— Да пойми, Костя, она никого не в состоянии любить! Для нее люди — как куклы! Сегодня с одним поиграла, завтра — с другим! — В глазах Кеши блестели слезы.