Старик зевнул и моментально захрапел.
– Все. – Стоящая у двери Дина подошла к старику, поправила одеяло.
Он очень громко храпел, открыв рот. Голова его тряслась на подушке. Запертая наверху собака, услышав его храп, заскулила сильнее.
Ольга убрала диктофон, встала. Не понимающий по-русски Бьорн тоже встал.
– Скажите, Дина, из этих двух тысяч кто-нибудь выжил?
– Да. – Дина забрала у гостей пустые стаканы. – В Израиле он встретил двоих. Лет пятнадцать тому назад. Но где они сейчас – не знаю.
– А он пытался узнать – что все это было? Зачем их отбирали в эти два барака, везли, а потом отпустили?
– Да, да… – забормотала Дина, – конечно, пытался… Извините, мне надо выйти с собакой.
Она открыла дверь и побежала наверх по узкой деревянной лестнице. Где-то наверху открылась дверь, и молодой женский голос гневно произнес:
– Эйн гвулёт ле эгоцентриют шелхах!
– Ат ло роа ше бау элейну? – ответила Дина, отперла собаку. – Пошли, Файфер.
Собака оказалась большим черно-шелковистым мастифом. На толстом поводке Дина повела его вниз по лестнице. Ольга и Бьорн тоже спустились вниз.
– И что же выяснил ваш отец? – спросила Ольга, поднимая свою сумку.
– Он выяснил… – Дина отперла дверь, и собака, дернув за поводок, буквально вырвала ее из прихожей на улицу.
– Амод! Льяди! – закричала Дина, борясь с собакой.
Ольга и Бьорн со своими вещами вышли на улицу. Солнце пекло.
– И что же он выяснил? – Ольга опустила сумку на белый и горячий тротуар, сощурилась от слепящего солнца.
– Что голубоглазых евреев отбирали по личному приказу начальника лагеря.
– Для чего?
– Письменного обоснования не было… – Собака уносила Дину вниз по улице. – В общем, это какой-то немецкий бред…
– А об этом писали?
– Что?
Люкарня в мансарде открылась, высунулась кудрявая девушка, громко крикнула:
– Има шели энохит!
И захлопнула люкарню. Дина махнула рукой, борясь с хрипящей собакой.
– Об этом писали? В газетах? Или где-то? – крикнула Ольга Дине.
– Что?
– Об этом писали?!
– Да… но никто не понял… ах, ты…
– Что?
– Никто так и не понял – что это было… и… и… льяди! льяди!.. и зачем это было нужно! – крикнула, балансируя, Дина и скрылась за поворотом.
Ольга оглянулась на дом. Даже на улице было слышен громкий храп старика.
– Что она сказала? – спросил Бьорн.
Ольга вздохнула, надела черные очки.
– Что она сказала? – снова спросил Бьорн.
– Что жизнь невозможно повернуть назад… – пробормотала Ольга по-русски, замечая впереди такси. – Ладно, поехали в отель.
В машине Ольге стало холодно от кондиционера, Бьорн расспрашивал ее, она вздыхала, бормоча «после, все после».
Забронированный ею через Интернет отель «Прима Астор» находился метрах в ста от моря. Ольга заметила, что море гладкое и спокойное. Они разместились на одном этаже, в маленьких одноместных номерах. Приняв душ, переодевшись в льняную блузку и полосатые шорты, Ольга пригласила Бьорна к себе, усадила его на единственный стул, сама уселась на кровати и перевела ему записанный на диктофон монолог старика. Швед выслушал его молча и напряженно, держа кулаки на коленях. Потом зашевелил большими ногами и длинными руками, оттопырил нижнюю губу и глубокомысленно произнес:
– Это похоже на правду. Мы должны серьезно задуматься.
– Крепко сказано! – иронично кивнула Ольга, доставая сигарету из пачки и закуривая.
– Вам кажется, что я слишком… – начал он, но Ольга перебила его:
– Мне уже ничего не кажется. – Она потерла переносицу. – Знаешь, Бьорн, я, во-первых, не люблю жару, а во-вторых, у меня джет-лег.
– У меня есть таблетки. Я уже принял.
– Отлично. Тогда ты пойдешь к себе и часа на полтора серьезно задумаешься. А я посплю. Оkay?
– Okay. – Он встал, виновато улыбнулся и вышел.
Ольга докурила, задернула зеленую штору, разобрала постель, разделась догола и легла, накрывшись простыней. Кондишен тихо урчал над дверью.
«Сонная болезнь… – подумала Ольга, водя ладонью по прохладной и свежей простыне. – А ведь это лучше, чем бессонная болезнь…»
Она тронула рукой свой живот. Тело устало за последние сутки.
«Два барака. Два барака… – Пальцы коснулись пупка, поползли выше. – Два барака в чистом поле… ни надежды и ни горя… Господи, зачем я сюда приехала…»
Пальцы тронули шрам на груди, небольшую впадину в грудной кости.
«Бумажка. Из-под селедки. Это хорошо. Надо бы и мне завести такую. И на ночь расправлять… Жизнь комкает…»
Она заснула. Ей приснился Тод Белью, топ-менеджер из отдела элитных кухонь, голый и невероятно худой. Он ходил по залу с железной палкой и, бормоча что-то на иврите, стучал по кухонным гарнитурам, пробуя их на прочность.
Ольга проснулась от телефонного звонка. Открыла глаза. В номере было по-вечернему сумрачно. Звонил телефон на тумбочке у кровати. Она сняла трубку:
– Да.
– Это Бьорн. Ольга, уже 20.07.
– Господи… всё, встаю.
Она приняла душ, привела себя в порядок. И через пять минут постучала в дверь Бьорна. Вскоре они сидели в небольшом ресторанчике неподалеку от отеля. Бьорн заказал себе местного пива и баранину на ребрах. Ольга взяла тост с курицей, воды и кофе. Есть ей не очень хотелось.
– Ну, ты задумался серьезно? – спросила она, гася сигарету в глиняной пепельнице.
– Да. Мне кажется, что это те же люди, что похитили нас и наших родных.
– Значит, они были и до войны?
– Да.
– А что это за изможденные старик со старухой?
– Не знаю. Возможно, это их руководители. – Он отхлебнул пива.
Ольга посмотрела на полоску пены, оставшуюся над его верхней губой. Он заметил, приложил к губам салфетку:
– Наверно, это как-то связано с фашизмом.
– Как?
– Не знаю. Но и те тогда, и мы сейчас – голубоглазые и светловолосые. А у фашистов была идея нордической расы.
– Белокурая бестия?
– Да. Белокурая бестия.
– Но в бараках были евреи. Фашисты ненавидели нас, уничтожали. И я тоже еврейка. И мои родители тоже были евреями.
Бьорн вздохнул:
– Это странно. Но все равно, Ольга, мне кажется, это как-то связано с фашизмом.