На следующий день в двенадцать часов Аня лежала посередине зала, стараясь не дышать. Боль в ноге была адская – после прыжковых комбинаций она неловко приземлилась, и колено непостижимым образом вывернулось назад, как у кузнечика. Вся труппа с ужасом смотрела на безжизненную фигурку на влажном полу. Рудик успел сделать блокаду, воткнув одноразовый шприц прямо сквозь трико. Ждали «скорую».
– Рудик, я попытаюсь успеть к премьере, – пообещала Аня, цепляясь за руку балетмейстера.
– Все, теперь кранты! – послышался в дальнем углу зала чей-то голос.
Наступила весна. Аня молча смотрела в больничное окно, высматривая знакомую объемную фигуру в китайском пуховике. После того как ее унесли из зала санитары «скорой», в труппе о ней вспоминали все реже. Сначала навещали, ободряли, улыбались. Потом ручеек посетителей из балетных иссяк. Иногда доносились до нее вести, что Кирилл с треском провалил в Испании «Дон Кихота» и разорвал контракт, а Алчевская нашла там себе жениха. Рудик вывез спектакль в Голландию и Швецию, где Аню заменила Лиза и труппа наконец-то получила статус «театра», так что зарплата артистов стала больше.
За месяц с небольшим было столько передумано, пережито, переплакано… Аня без устали тренировала травмированную ногу, раздражая соседок бесконечными упражнениями. Единственным постоянным посетителем оставалась круглолицая Барсукова, с материнской нежностью ухаживающая за ней. Шура отремонтировала ее квартиру, покупала продукты и книги и через день приходила к Ане в больницу.
Сегодня Аню выписывали. Вещи были собраны, с соседками по палате она распрощалась, говорить было больше не о чем, она мысленно уже отделилась от больничных будней.
Дверь палаты распахнулась.
– Ань, смотри, какого кавалера я тебе привезла! – В дверях стояла Барсукова, а из-за ее спины несмело выглядывал Кирилл.
Слова словно примерзли на губах у Ани.
– Здраствуй, Нюточка, – хрипло поздоровался он с ней, – я за тобой. Завтра начнем работать, у меня контракт со Словенией. Будем ставить «Спящую», здорово, правда? Не сердись на меня, малыш, все в жизни бывает. Мир?
И на глазах у всей палаты Кирилл подхватил легкую, как пушинку, Аню и понес из больницы.
Она обнимала его за крепкую шею, смотрела в знакомые глаза и не чувствовала ничего. У такси, ожидавшего их у больницы, Кирилл бережно опустил Аню на землю и сказал:
– Нюта, тебя Шурочка до дома проводит, а я смотаюсь за своими вещами и подъеду позже.
Не ответив, Аня юркнула в машину. Прижимаясь к теплому плечу Шуры, она вздохнула: «Спящая красавица»… Это я была спящей, а теперь проснулась. Как хорошо быть хозяйкой самой себе! Через неделю приезжает Рудик. Буду умолять ввести меня в спектакль поскорее. Я же способная…
«Копейкина дача», бывшая барская усадьба, потом колхозная, а ныне дачный поселок, весной утопает в пышных зарослях сирени, осенью полыхает пожаром боярышника, золотится кружевом берез и осин. Старые клены неспешно осыпают резные листья, а крупные ягоды рябины привлекают перелетных птиц.
Давным-давно мои родители купили здесь дом-развалюху, они вложили в него все свои сбережения и таланты, и в результате появился чудесный терем-теремок, который время от времени реставрируется, оснащается газо– и водопроводом, отоплением, бытовой техникой, но все равно остается патриархально-сказочным. Когда я возвращаюсь мыслями в беззаботное детство, сразу вспоминается Подмосковье, запах старой дачи, стоящей прямо у бывшего барского пруда, лодочные прогулки по его спокойной воде, пахнущий дымком чай из самовара… Вечерами, сидя на теплом, разогретом дневным солнцем крыльце так хорошо наблюдать кроваво-красные закаты, слушать скрип старых кленов. А какое разнотравье здесь бывает летом! Купава, дрема, пастушья сумка, чабрец, подморенник, медуница – названия, которые давно стали достоянием книг по траволечению.
Дача всегда была моим прибежищем, личной и скрытой от всех резиденцией. И в хорошие, и в плохие времена я черпаю здесь энергию и силу. Это так здорово, когда ты можешь спуститься на три ступеньки и оказаться на земле. А земля, трава, деревья, даже развалины старого барского дома передают тебе столько энергии! За все время существования нашего поселка ни одна семья не продала своего дома, здесь никогда не было дачников, а для многих «Копейкина дача» – одно и единственное место проживания. Мы знаем о наших соседях все, они знают все о нас, и можно зайти по-соседски в любой дом и напроситься на чай с черникой или брусникой, которыми богат прямо подступающий к поселку лес.
В один прекрасный осенний день, который я коротала на крыльце дома с ноутбуком на коленях, переводя заумный немецкий текст, в доме раздался телефонный звонок. Лучше бы я его не услышала! Но я бодро прошмыгнула через сени в комнату и сняла трубку. Это была моя институтская подруга Таисия. Томным голосом она осведомилась о моих делах с тем, чтобы я в свою очередь задала аналогичный вопрос ей. Услышав ожидаемую реплику, Тая ввела меня в курс дела относительно гриппа, который она подцепила, а затем, изображая Мими из последнего акта «Богемы», попросила об одолжении. Не подозревая ничего дурного, я легкомысленно согласилась помочь подруге. Как говорится, не делай добра… Короче, уже через три часа мне следовало заводить свой старый «жигуленок» и мчаться в сторону «Шереметьева-2». Там я должна обнаружить супружескую чету Адам, туристов-индивидуалов, а также водителя Витю, который будет в течение пяти дней катать нас по всему Золотому кольцу на зеленом «Мерседесе».
– Они очень милые, эти Адам, – уговаривала меня Таисия, – спокойные, любознательные. Ты совсем не устанешь. Кроме того, в программе есть экскурсии, которые ведут местные экскурсоводы на немецком языке. Ты сама-то хоть видела Золотое кольцо полностью?
Кольца я не видела, и в настоящий момент мне хотелось сидеть на своей даче и наблюдать за тем, как клены роняют листья в пруд, что я и довела до сведения Таисии.
За моими словами последовал надсадный кашель, хрипы, стоны и жалкий голос, молящий о пощаде.
Кто перед этим устоит? Под диктовку Таисии я записала программу, все адреса, пароли, явки, захлопнула ноутбук, проверила наличие бензина в своем авто и пошла собираться. Вещей на даче у меня было немного, поэтому сборы не заняли и десяти минут.
Во двор заглянула баба Нюра – соседка справа.
– Уезжаешь уже? – с сожалением спросила она и потуже затянула концы белого платка под подбородком.
– На работу вызывают, – хмуро сообщила я.
– Ох ты мнешеньки! – вздохнула баба Нюра. – А я собиралась к тебе вечерком зайти чайку попить! Пирожки уже затеяла!
Я вздохнула – баба Нюра пекла умопомрачительные пирожки. Только у нее они получались ровными, пышными и очень вкусными вне зависимости от того, с какой начинкой они затевались. Соседка часто приходила ко мне на чай, просила рассказать что-нибудь из «заграничной жизни», получала упрощенный отчет о моей последней командировке. Я неизменно предлагала выпить за удачно окончившуюся поездку, баба Нюра из приличия отказывалась, а затем, выпив пару маленьких стопочек водки, начинала петь. Неизменная реакция – «водка-песня» возникала всегда как заключительный аккорд наших чаепитий. Впрочем, эта реакция характерна для любых застолий, проходящих в поселке по любому поводу. Репертуар у бабы Нюры обширный, и мы настолько привыкли к такому музыкальному сопровождению, что ни банальный магнитофон, ни тем более караоке не заменят нам нашу неизменную исполнительницу.