Танцовщик в инвалидной коляске был окружен заботой Софьи Алексеевны, как теплым одеялом, но страх и боль иногда вырывались наружу, и по ночам дом чутко прислушивался к сдавленному плачу Вити. Однажды Софья Алексеевна все-таки поднялась на чердак и снесла вниз старинные, еще отцовские часы и инструменты. Неожиданно Витя заинтересовался ими. Прошел месяц, другой, Лена плакала в трубку и обещала приехать сразу, как только отпустят, а Витя уже сосредоточенно ковырялся в нежных кишочках старинных часов. Как только по округе прокатился слух, что появился мастер, который берется чинить старинные и просто старые часы, потянулись к Вите клиенты. Да не простые – каждый со своей потаенной историей. Разговоры велись неспешные, за чашкой ароматного чая с мятой. Обретающий внутренний покой танцовщик в инвалидной коляске вскоре стал местной знаменитостью.

Женька как колесико покатила по столу золотую медальку «За отличные успехи в учении, труде и примерное поведение» и вдруг сказала, что останется с мамой.

– Женя, зачем зарывать талант, вернее, твою золотую медаль в ваш прибрежный песок? – изумился я.

– Мама с Витей одна не потянет, я ей буду помогать. Учиться буду заочно в нашем пединституте. У мамы ведь сердце больное, кто с ней будет рядом, если случится что?

– А чего ты хочешь, что ты думаешь о своем будущем?

– Хочу, чтобы у меня была большая семья и мама с нами. Чтобы она никогда не старилась.

Медалька перестала быть колесом поезда, на котором можно было уехать вдаль, и лежала на ладони, как золотая рыбка.

Миновало лето, и еще лето, и еще, и еще…

Я снова приехал в этот город, снова попросился на постой в этот дом. Софья Алексеевна готовила во дворе варенье. Вокруг таза крутились дети. И Софья Алексеевна, и Женька не изменились и стали еще больше похожи друг на друга. Только Женька успела выйти замуж, родить детей. Вечером пришел с работы Андрей, Женечкин муж. Я узнал в нем соседского мальчишку, у которого когда-то одалживал велосипед. Кстати, в свободное от работы время он чинил велосипеды, и колеса самых разных видов аккуратно лежали на заднем дворе. Софью Алексеевну Андрей называл «мама» и, по-видимому, очень любил не только жену, но и тещу.

– Женя, я думал, что ты будешь ждать миллионера на белой яхте. Как же ты замуж так скоро?

– А помните, Тиль и Митиль долго искали Синюю птицу, а она жила у них дома. А у нас синее море – как птица.

– А как Алла, Лена?

– Алла как раз приехала в отпуск. Она нам очень помогает, на ее деньги мы отремонтировали дом, ванную пристроили. Лена тоже здесь, помогла соорудить из чердака мансарду. Витя в Швейцарии, только уже не в клинике, а на гастролях. Танцует, как раньше, даже лучше. Говорит, не врачи его вылечили, а колесики старинных часов. И море. А завтра приезжает Анна Степановна с внучкой, Вера с мужем работают где-то на конгрессе и пока приехать не могут.

Вечером семья собралась в саду за столом. Мы ели блинчики с малиной, которую тут же срывали с куста. «Все вместе – и душа на месте», – улыбалась Софья Алексеевна. Колесики времени крутились слаженно и правильно. Колесо Фортуны катится дальше. Так и должно быть…

Ничего личного

Эти молодые нахалы орали, как боевые коты, под моими окнами в самый первый июльский понедельник. В начале моего драгоценного, ленивого, намечтанного еще с зимы отпуска.

Сначала я собралась в тур по Испании, но потом решила, что хочется совсем не скачек по Европам, а тишины и уединения. Когда у тебя есть собственная недавно приобретенная квартира с видом на зеленый дворик, а работа забыта на шесть долгих недель – так приятно наслаждаться жизнью и никуда не спешить. Особенно если три последних года работала, как невольник на плантации. А еще я была честолюбива и знала, что через год буду директором фирмы, в которой работаю. Так что отпуск мне просто необходим.

Я просыпалась оттого, что солнце пробиралось, наконец, в мою спальню через сплетения зеленых ветвей липы. Во дворе тишина – горожане дружно сбежали от жары на дачу, а кто остался, давно ушел на работу. Такое ощущение, что я одна во всем этом доме.

В отпуске совсем по-другому варится кофе. Пока в джезве греется мокко, можно придумывать занятия для нового дня и вдыхать горячий ветер, залетающий сквозь занавеси в прохладную кухню.

Но в это утро все получилось иначе. Я проснулась от шума на улице. Пришлось нырять в кимоно и идти на балкон – смотреть, что стряслось. На улице на газоне прямо подо мной резвилась какая-то молодежь. Три парня вытащили шланг прямо через открытое окно первого этажа и с наслаждением поливали друг друга водой. Вода, разумеется, была холодная. Потому что, попадая под толстую струю, они жизнерадостно взвывали, начинали драться за шланг, толкались и хохотали.

Я поймала себя на том, что улыбаюсь. Ну конечно, на улице невыносимо жарко уже в десять утра. Если бы мне было восемнадцать, я бы точно так же танцевала под струями, и плевать мне было бы, что подумают соседи про девчонку в насквозь промокшем платье… А сейчас мне тридцать пять, и я просто смотрю. Ай!

Ледяной фонтан дострелил до балкона второго этажа и обдал меня брызгами. Полная ярости, я наклонилась вниз. На меня, замерев, как на снимке, в ужасе смотрели все трое. Мокрые. И у одного в руках предательски дергается шланг. Наконец академическая пауза завершилась: парни засуетились, забормотали что-то извинительное, стали перекрывать воду. Брови юного нахала отчаянно сдвинулись на лоб, а на лице был написан искренний ужас.

– Ванька, ох и достанется тебе теперь от Витальича! – покачал головой, косясь на меня, коротко стриженный крепыш в зеленой майке-поло.

– Мда… – подал реплику второй приятель Ивана, чернявый и долговязый. – Пошли работать, Вано.

Но «Вано» не двигался. Он смотрел на меня, закусив нижнюю губу, не отрывая глаз, и почему-то я уже не могла качественно злиться. Обличительная речь таяла, не добравшись до адресата. Потому что этот белобрысый парень, только что обливший меня водой, улыбался. Будто он пришел ко мне под балкон не с воплями и брызгами, а с нежнейшей серенадой, и вот теперь, наконец, его дама вышла к нему…

– Простите, прекрасная донна! – будто подхватил он образ, пришедший мне в голову. И склонился в дурашливом поклоне.

– Мальчишка! – тут меня разобрал смех. Я схватила кувшин, стоящий на балконном столике. И вся вода, предназначенная для моих настурций, полетела вниз, на юнца. Он смиренно принял этот душ. Оглядев его еще раз с ног до головы, я язвительно усмехнулась. И отправилась на поиски полотенца.

За окном воцарилась тишина.

На плите вздыхал кофе, а я передергивала плечами и улыбалась. Ну каков же нахал!

Широкий разворот плеч, мокрый высокий лоб, слипшиеся от воды светлые волосы. Линии мышц выпуклые, в них видна уже сила, которая будет многих с ума сводить. Сколько лет этому Ваньке? Двадцать? Или меньше?

Таким, как он, нравятся создания летучие, словно рожденные на каблучках, такие мальчики рано начинают чувствовать истинную женственность и выбирают именно ее…