Совершенно не красивая, но… Малышка, почти карлик, с выпуклыми, ехидно посверкивающими глазами, выдающимся носом, как у Эдди, — вот в чем дело, это Эдди в женском облике!
Хуанита Элизальде.
Десять минут назад она подставила мне щеку для поцелуя — трогательно мягкую, и вдруг меня затрясло, а ее хитрый глаз очень даже хорошо подметил, что со мной происходит. Я тогда, похоже, познакомился с настоящей испанской ведьмой, только еще не умел этого понять.
Снаружи раздался плеск воды в бассейне и радостные голоса.
— Мне сказала тетушка из вашего дома на Айяла, что вы интересовались, в самом ли деле Эдди наш родственник, — равнодушным голосом сказала Кори. — Вы его друг? Вы и правда написали в своей газете большой материал о галеоне?
— Ну конечно, — сказал я и запнулся, потому что маленькая ведьма подошла очень близко, посмотрела на меня, запрокинув голову, — какие же у нее потрясающие духи, то была эпоха чудовищных «Пуазон», но тут — что-то совсем другое.
— Значит, вы уже почти член нашей семьи, — весело сказала Хуанита. — И раз так…
— Раз так, пора узнать ее маленькие секреты, — неподвижно глядя на меня, продолжила Кори. — Мне не очень нравится это говорить, но в каждой семье есть по черной овце… Эдди… не получился. Это наша кровь, да. Он… мы стараемся даже не знать, чем он занимается.
— Ну, мы делали что могли, — усмехнулась Хуанита. — Наш второй дядя, который Тедди, взял его работать к себе в банк. Эдди продержался там меньше трех месяцев.
— Поразвлекался с деньгами клиентов? — легко отозвался я, чтобы снять напряжение в воздухе.
— Что-то я не слышала, чтобы Тедди доверил бы ему самостоятельно решать что-то насчет денег, — так же легко сказала Хуанита.
— Но в целом вы все верно поняли, — тем же — как во сне — голосом пробормотала Кори. — Мы не хотели бы, чтобы с вами случилась неприятность. Надеюсь, что вы никогда не давали ему денег.
К сожалению, давал. Правда, не очень много. Потому что неделю назад Эдди позвонил мне, еще более взвинченный, чем обычно, и спросил, не мог ли бы я немедленно приехать.
— Она умерла, — сказал мне Эдди.
Он был заметно пьян, лицо — в пятнах.
— Она пошла делать аборт. Это был бы мой ребенок. И началось кровотечение. Быстро и неожиданно. Она умерла, лежит в морге госпиталя Манилы. А я не могу даже похоронить ее! Проклятый галеон, все деньги в сейфе в Себу! Сейчас собираю у друзей понемногу, не хочу, чтобы приехал ее майор и хоронил ее на свои деньги.
Я дал ему тогда тысячу песо — просто вытащил, не глядя, все, что у меня было в кошельке, с друзьями иначе нельзя.
Это были не такие уж маленькие для меня деньги — долларов двадцать с лишним, недельная тачка продуктов из супермаркета, семь-восемь полных еды пластиковых мешков, если не покупать ничего импортного. Время было хорошее. Зарплаты в семьсот долларов в месяц тогда были далеко не у всех советско-манильских обитателей, но доллар тогда был куда весомее, а еда дешева.
Тут я, конечно, вспомнил, что Эдди ни разу не платил, если мы встречались в кафе, и еще нашу фактически первую встречу, когда он пообещал никому не говорить про Мону, — а зачем он вообще это сказал?
И на следующую ночь я поехал — один — в жуткое Тондо, поставил машину за углом, неслышно подобрался к будке Эдди. И услышал из единственного освещенного окна женский смех.
Разве что девушек у Эдди было две.
Но галеон-то есть — четыре красноватых бревна для киля на холме в Себу.
Я тогда, на пути домой, повернул налево в ворота старинного Интрамуроса, остановил машину у самого входа в Манильский собор на опустевшей площади — тяжелые двери были открыты, еще горели люстры.
Медленно обошел все его часовни, пока не увидел: маленькую восковую руку, сжимающую золотой скипетр от спасенного капитана, узкое юное лицо светлого дерева — с отрешенной улыбкой и еще платье конусом, скрывающее ноги, все в пожелтевшем кружеве империи.
— Короче говоря, никто и никогда не даст Эдди никаких денег ни на какой галеон, — подвела итог Кори.
— А это правда, что он написал письмо вашему президенту, самому Горбачеву? — сказала маленькая ведьма, беря меня под руку и почти прижимаясь. — И тот прочитает, даже ответит?
— Сегодня у нас возможно все, — уверенно сказал я. — Письмо ушло.
Кори, стоя у старинного буфета, вздохнула.
— Дело зашло слишком далеко, — сказала она, ни к кому не обращаясь.
— Вы что, хотите вдвоем утопить галеон, да еще с таким названием — «Инфанта Филиппина»? — спросил я, делая вид, что это шутка.
— Как же его теперь можно утопить, если про него все знают, по всей стране, да еще и в Москве и Вашингтоне, и если там везде есть имя Элизальде? Не только имя Эдди. Наше имя. Поздно топить. Эдди надо… помочь.
— Умный мальчик, — прошептала ее сестра. — Ах, умный. Молодец.
— Пирог из крошек готовила я, — сказала мне Кори, заканчивая разговор. — Но только не ешьте его раньше рыбы! А еще вас ждет бассейн. Кормят только тех, кто поднимет как можно больше брызг.
Малышка засмеялась:
— Он пошел бы туда быстрее, если бы там плавали симпатичные актрисы…
И начались события — стремительные, невероятные.
Вдруг сразу несколько газет вновь написали о начале строительства галеона, а журнал — приложение к «Филиппин инкуайрер» — вышел с кораблем на обложке. Да, у него уже было имя — то самое, «Инфанта Филиппина».
Но на этой обложке, на фоне парусов, в полный рост, был не Эдди. А Корасон Элизальде, одна из первых красавиц страны, в терно и полупрозрачной шали, с чуть приподнятыми уголками губ. Прекрасная, неотразимая. Та самая инфанта.
А внутри — среди текста, множества репродукций средневековых гравюр, бронзовых пушек и вымпелов с крестами — была и еще одна фотография. Та же Кори, с той же улыбкой сонного ангела, показывает небольшую модель галеона министру иностранных дел Раулю Манглапусу. А третий на снимке, Эдди, в белой рубашке, еще больше — если это возможно — похудевший, озабоченно высовывается с протянутым пальцем из-за плеча министра.
На подписи он был обозначен как директор некоммерческого фонда «Инфанта Филиппина».
Впрочем, у фонда был еще неизвестный мне председатель и правление — министры, сенаторы, вся элита.
Итак, Эдди начали «помогать». Хорошо, что его вообще оставили в проекте.
А дальше ко мне пришла пачка буклетов на бумаге ручной работы — с полным чертежом галеона в разрезе, с бальной залой и каютами. От бумаги с золотым тиснением пахло деньгами. Тем более что дальше шли имена спонсоров проекта — «Кока-кола Филиппинз», «Филиппин Эйрлайнз», другие. Да и Хулио Иглесиас пообещал помочь собрать еще денег.
Галеон, сообщал буклет, должен стать плавающим музеем, демонстрацией филиппинской продукции, плавучим филиппинским павильоном на Всемирной ярмарке в Севилье, а оттуда он собирался следовать в Барселону, на Олимпийские игры 1992 года, проект Рауль Манглапус уже согласовал с премьер-министром Испании Фелипе Гонсалесом. Дальнейший маршрут, гласил буклет, уточняется, но уже известно, что в команде будут моряки из нескольких стран, потому что галеон — символ мира и доброй воли.