– Ничего, пусть теперь придет в себя с другой стороны, – усмехнувшись, заметила Марина. – Ему сейчас полезны метафизические встряски, авось забудет о своей встрече почти что с самим собой или с собственным зародышем…
– Не надо так, Мариночка, – уютно сказала Таня, усаживаясь на диван. – Не пугай демонов. И согласись, как велик мой Учитель.
– Не он велик, а высшее Я. Между ними нет разницы, имею смелость так утверждать. Но я-то сама, я-то хороша…
– А в чем дело, Танюша? – спросила Марина, разливая кофе и указывая на тарелку с плюшками.
– А в том, что сама-то я плохая адвайто-ведантистка. Да, я переживала это состояние, это было мне дано, с юности…
– Ну еще бы, как же без высшего Я-то жить, – прихлебывая кофе, жалостливо добавила Марина…
– Ох, уж ты – пальчиком тебе надо погрозить, вот что… Разве можно шутить над Божественным, а, Марина?.. Что за век сейчас, беспредел даже в юморе…
– Ничего, ничего… Бог дышит где хочет… И юмор его не покоробит, – засмеялась Марина.
– Ладно, хватит. Так вот, я всегда теряла это состояние, не могла его долго удержать…
– Ну, знаешь, если б ты могла это постоянно удерживать, в вашей Индии, в Индии духа, в твою честь строили бы храмы как Шанкаре… Многого ты хочешь.
– Ой, Марина, ты замучила меня своей иронией… Я не Шанкара… И не об этом я говорю…
– А о чем же?
– А о том, что помимо этих прорывов, я подло люблю свое «эго», временное Я, воплощение, свое тело в конце концов, ведь в нем тоже присутствует отраженная энергия высшего Я…
– Да знаю, знаю я тебя… Ты лучше своему мужу открой душу… Кому ты все это говоришь?.. Слишком, слишком ты нежной родилась, Танечка. Опасно это, конечно. Но я и люблю тебя поэтому. Потому что ты – мое прошлое.
– Правда, Марина?!. Значит, ты – мое будущее?!
– Ну, не обязательно. Может быть, Бог тебя милует. Пока ты – мое прошлое, и потому единственная настоящая подруга. Ничего, ничего, все будет хорошо здесь, если Россия продолжится…
Марина посмотрела на время:
– Через час нам идти. Они будут ждать нас на вокзале.
– Идти к Орлову? Знаешь, Марина, надежда у меня только на то, что он просто не заметит мальчиков.
…О том упомянутом Орлове Григории Дмитриевиче по тайне говорили разное и в разных кругах.
«Орлов наводит на меня непостижимый ужас», – сказал как-то Марине ее приятель, претендующий на духовидение.
«За всю свою жизнь не видел более доброго человека», – утверждал родной брат первого, тоже духовидец.
Иные высказывания были совершенно нелепы: «Я умру, если еще раз его увижу», – высказался молодой, подающий надежды поэт.
Вообще говоря, никто не мог понять, кто он, хотя в его духовном влиянии на тех, кто с ним хоть чуть-чуть общался, не было сомнений. Но никто не мог осознать, в чем оно состояло. Оно было тотально ниоткуда, вне всякой школы и традиции, захватывающее, жуткое, и было непостижимо, из какого источника оно исходит. Некоторые быстро теряли веру в то, что Орлов – человек.
Относительно Буранова, каким бы ошеломляюще высоким не был бы его дух, было, по крайней мере, ясно, откуда все это идет, из каких глубин и тысячелетий. Здесь же не было и тени каких-либо аналогий…
Саму Таню поразил до какого-то огня внутри ее сознания один случай. Марина привела ее к Орлову, за город. На его участке была потаенная деревенская банька с низеньким потолком, приспособленная для сугубых разговоров или молчания. Втроем они сидели там у маленького окошечка вечером со свечкой. И в конце странной беседы Орлов сказал:
– Запоминайте, есть такой уровень, по сравнению с которым все, что когда-то было известно человечеству из сферы метафизики, религий, философии высшей мудрости, включая самые глубинные мистические озарения – все это в лучшем случае невинный детский лепет, первые шаги обучения в детском саду, ибо более не вместят… Но об этом уровне мы пока помолчим.
Тане после этого стало жутко, ибо в ее воображении пронеслось нечто настолько непредставимое, от чего мир и душа, ум человеческий превратятся в безотрадную куколку…
Когда она по нервозности пересказала эту речь одному молодому человеку, из кругов Глубоковского, тот, покраснев, процедил: «Убить его надо… Убить…»
Но Таня заметила, что Марине нравились такие глубины. Да и Орлов ее выделял своей жутью. Таня сама порой ужасалась своей подруге, но и тянулась к ней.
В действительности, Марина, возможно, была единственный человек, в душе которого жила какая-то тайная близость к Орлову. Большинство же людей он чаще всего непроизвольно вводил в состояние космического ступора и ошаления.
Неудивительно, что после «беседы» в баньке Таня, уединившись с Мариной в ее квартире, истерически потребовала:
– Марина, ты, ты – моя подруга, я – твое прошлое… скажи же, скажи своему прошлому – кто он? Кто он? Ну скажи до глубин, что ты думаешь?
И Марина ответила:
– Я думаю, что, во-первых, его человеческий вид – только оболочка. Это очевидно. Но он и не существо. Он – некий мистический туннель, по которому проходит абсолютно запредельное. Это не человек, не монстр, не демон, конечно, оставим эти глупости для профанов… не ангел, не аватар, а некая глыба запредельного, то, что еще никогда не входило в мир. Никто не знает, кто его, извини, родители, я даже думаю, что он вошел сюда каким-то иным способом. Просто появился и все. Он – манифестация того, что не может быть. Люди, которые достаточно общаются с ним – сами трансформируются…
…Вот к такому-то «человеку» и собрались они сейчас. На вокзале их ждал один Павел. Егор не приехал.
Электричка несла их вглубь России. Проходили невыразимые по своей глубинной сути поля и леса, бесконечность входила в сердце, маленькие домики поражали своим уютом и заброшенностью, от пространства веяло тихим и молчаливым торжеством непостижимого. Таня не могла долго смотреть на это: на глаза наворачивались слезы… Марина знала об этом и пожимала ее руку так, как будто Таня уже не была ее прошлым…
– Я бы хотела, чтобы моя душа хотя бы на минуту стала этим пространством, – прошептала Таня. – Можно сойти с ума от такого непонятного, мистического счастья, видя это.
Марина кивнула головой и ответила:
– Но Россия в целом в состоянии дать гораздо больше, чем человек может вместить. И любовь к ней, наша любовь, может привести к взрыву… духовному взрыву…
Павел молчал: он еще далеко не совсем вышел из своего состояния, хотя после посещения Буранова ему стало легче…
Первое, что почувствовал Павел, когда они вошли в садик перед скромным одноэтажным домиком Орлова, была ясно выраженная определенность: на этот раз он попал не в прошлое, а на тот свет.