На следующий день поехали в подвал: искать художника. Тьма там стала еще сгущенней, вывороченной наизнанку. Она даже светилась в конце концов. На полу шевелились люди, спорили, чего-то ожидали. Диковатый старичок предупредил, что дело серьезное. Он почему-то упирал на то, что у нас в подвале (и это-де единственный в Москве такой подвал), где никто не умирает, а некоторые даже выздоравливают. Потому и Нарцисс в гробу так любит это место. Лишь бы милиция не прогнала.
Из угла вылез «громадный идиот». То был Юлий. Но контакта между ним и Егором с Павлом не получилось. Длиннорукий, не такой уж обезьяновидный на лицо, ибо глаза светились фантазмом, он прошел мимо друзей, в упор не заметив их. Только неповоротливая рука слегка задела Павла, почему-то стряхнув пыль с его пиджака. Но глаза Юлия были устремлены на свою недосягаемую цель. Никто не сказал ему ничего вразумительного о Никите. Но намек был. И он решил теперь посоветоваться с организацией.
Художник Сева полностью отсутствовал. Картин тоже не было. Сгоряча диковатый старичок предложил из себя сделать картину. Но потом одумался.
Только через два дня Сева обнаружился. Он пришел ближе к ночи, чтобы рисовать во тьме. Егор и Павел застали его. Сева кричал о том, что его никто не понимает, но после уговоров дал на каком-то клочке грязной бумаги адрес смехуна. Но предупредил: засмеет. И, дескать, от его смеха можно на тот свет сигануть.
– Мы уже тертые на этот счет, – оборвал его Павел, – спасибо за адресок…
Черепов спал в глубинном ночном лесу, у громадной сосны, чуть не в берлоге. Муравьи не мешали ему, в сущности, он не имел ничего против муравьев. Люди и поклонники надоели, и от поклонения он ушел в подмосковный лес, благо местами он был еще дремуч, как в давние времена. Чем становилось дремучей, тем темней у него было на душе и тем лучше. Утром встал и пошел по наитию. Втайне он знал, к кому идет.
Недалеко от человеческого жилья выскочил кто-то из-за дерева и, увидев Черепова, остолбенел.
– Браток, помоги! – крикнул он Климу.
Черепов поплелся к нему. Он всегда отзывался на такой зов. Почему бы не помочь человеку перед концом мира?
Человек был мужиковат, но выглядел умно. По глазам все было понятно, и Черепов, вздохнув, присел на пень, которым раньше поклонялись. Помощь нужна была душевная. Человек выглядел лет на сорок, худой; подбежав к Черепову, он опять остолбенел.
– Бывает, – лениво заключил Клим, – ну что тебе?
Появись перед ним хоть леший, он реагировал бы точно таким же образом.
Но человек и не думал о чем-либо просить. Он ошеломленно смотрел и смотрел на Черепова, а потом проговорил:
– Потрогать бы тебя… Какая у тебя голова… Голова ли это? А?!.
У Черепова проявился слабый интерес в глазах.
Человек подошел поближе, но взгляд его помутнел, и он продолжал:
– Я раньше бегал от загадки к загадке. Бегуном звали… А теперь мне и бежать нечего: для меня все стало загадкой… Все! А ты что-то особенно… Совсем загадочный. Даже голова у меня закружилась.
И человек, пошатнувшись, упал перед пнем, на котором сидел Черепов.
Клим сам потрогал голову упавшего, тот вернулся в себя, и вместо того чтобы встать, вздохнул и просто прилег у ног Черепова лицом к уходящим ввысь деревьям.
– Эй, бегунок… – тихо проговорил Клим, – из секты, что ли? Из староверов, бегунов… Непохоже…
В ответ шелестели листья. Полз червь.
– То-то и оно, что непохоже, – донесся до него ответ, как из другого далекого полумира. – Кабы было похоже, разве я бы у ног твоих лежал?
– Ну-ну…
– Те ведь люди простые, бегут от горя, от этого мира, от Антихриста. А у меня и понятиев таких нет… Какой мир?.. Для меня это луна какая-то, а не «наш мир»… Одна луна, а вокруг нее тайна… Все во мне пошатнулось… Поверишь, мужик, – упавший даже вытянул к Черепову губу, – меня кто-нибудь спросит: сколько времени, мол, который час? Или еще ерунду какую-нибудь, а я сам не свой становлюсь на любой вопрос, все мне кажется спрашивавший-то уходит, уже не человек он, а так, закорючка какая-то с луны упавшая или еще хуже… И я столбенею, ответить не могу… И весь мир этот на мир не похож… Просто, а ужас… А от тебя, парень, я совсем дошел… Ты кто?
Черепов захохотал.
Упавший опять вытянул губу и сказал:
– Ты сердце мое потрогай… Как бьется!.. Вот глупость, от какого-то сердца все зависит… Но ты скажи сначала, кто ты… А то моя душа, видишь, в черную лужу превращается, тень ее накрывает… Страшно.
Черепов посерьезнел.
– Вот ты какой, – сказал, – бедолага… Много, много у нас в лесах было странников.
– Я не странник, парень… Мир – странник, а не я…
– Молодец! Только вставай на ноги.
– Какие-то ноги еще есть, – проворчал упавший, но стал подниматься.
– Веди меня теперь.
– Куда?
– Известно куда. Из лесу.
– Да мы уж из лесу почти вышли, сидя на пне. Вон там жилье. Видишь?
– Там жилье?! – искренне удивился упавший.
И они пошли к так называемому жилью. Вот и садик, огороженный полуоградой. Бессмысленная коза в стороне. А внутри домик – полуразрушенный, старый. Упавший гнилостно осмотрелся, точно не узнавая ничего, но пошел в правильную сторону, именно к полуразрушенному домику. Черепов неуверенно оглянулся, махнул упавшему рукой, но двинулся к другому домишке.
Их было не так уж много, все заваленные, уютные, похожие на приземистые деревья с дуплом внутри.
Но в полуразрушенном домишке у малюсенького окна, за столом сидели Орлов и Марина. Кто-то постучал в окно.
– Спиридон пришел. С прогулки, – вздохнул Орлов и пошел открывать дверь.
Пригибая голову, в комнатушку влез упавший, точнее, Спиридон, тот самый «бегунок» за загадками мира сего, который встретился Марине и ее друзьям в странной компании в саду Орлова. Но компания эта беседовала не с самим Орловым, а с пустым креслом его. Но сейчас садик был не тот, и домик тоже. То была уже другая «берлога» Орлова, на отшибе, словно он здесь принимал покойников со всего мира.
– Ну что, Спиридонушка, утомился? – участливо спросил Орлов и провел рукой по его лбу. – Познал, чего мир стоит, и в какую яму может душа провалиться?
Спиридон промолчал.
– Проверил на прочность мир сей, да и себя заодно?
Глаза Спиридона вдруг засветились, пелена ужаса и тьмы сошла с них, внутри был твердый человечий огонек.
– Ну вот и вернулся. Все в порядке, – подтвердил Орлов, заглянув ему в глаза. – Иди теперь отдыхай.
Спиридон спокойно ответил: