– Так ты здесь уже хозяин? – дошло вдруг до меня.
– Да! – спокойно ответил Айвен.
Закипел самовар, и новый хозяин этого дома поспешил к тумбочке.
Я отошел к другому окну и увидел знакомое предгорье, и каменную площадку, с которой я смотрел на… я отвел взгляд от этого камня и теперь разглядывал уходящую вдаль полосу берега, линию, по которой проходила граница желтого песка и синей воды. Отсюда все выглядело сказочно. Идиллия без примет нынешнего времени. А ведь там дальше, за лысым холмом, покрытым выгоревшей травой, стоят бараки военного городка…
Сделав шаг назад, я обратил внимание на большую фотографию в золоченой рамочке. На пожелтевшем снимке стояла группа молодых людей. Лица из прошлого смущенно улыбались. Сверху, над их головами, аккуратными графическими литерами было выведено «БАУХАУС».
– Ты не знаешь, что такое «БАУХАУС»? – спросил я, узнав в одном из молодых парней на старом снимке бывшего хозяина этого дома.
– Нет, – ответил Айвен. – Хаус – это по-английски «дом». Наверное, какой-то дом… Чай налит!
Я вернулся к столу.
– Тебе сколько сахара? – спросил Айвен.
– Я без.
Он хмыкнул и высыпал в свою чашку три чайных ложки искристого песка.
– Я так устал вчера… – вздохнул он, поднося чашку ко рту и фукая на горячий чай. – Пришлось все правила переписывать…
– Зачем?
– Вставлять везде эту патрульную роту… теперь везде: «Это правило не касается солдат из патрульной роты и генерала Казмо». Генерал так недоволен… Получается, что эти солдаты важнее его…
Бедный генерал, подумал я, глядя в окошко напротив. До окошка было метра два с половиной и, естественно, ничего, кроме неясных очертаний крыш, стрел кипарисов и стремящейся вверх горы я увидеть не мог. Но в этой картинке – а пейзаж за окошком очень напоминал акварель в рамке под стеклом – светилась красная точка. Она была едва заметна, но мне этого было достаточно, чтобы снова вспомнить кошмар вчерашнего вечера и последовавшей затем ночи. Я отодвинул свой стул в сторону и получилось, будто я отодвинулся от Айвена.
Он посмотрел на меня удивленно.
– Жарко… – произнес я.
– Да, – согласился Айвен и отпил еще чая.
Я успокоился немного. Окошко осталось слева от меня. Но тут что-то заставило меня прищуриться, и я опять почувствовал растущее внутри меня раздражение. Мне могут не поверить, но я действительно в этот момент встретился взглядом с фотопортретом бывшего хозяина дома, висевшем на стене напротив. И я не выдержал его взгляда, хотя и пытался.
– Больше всего мне не нравится, – говорил Айвен, – то, что следующая патрульная рота прибудет сюда из Союза…
– Ты этому не рад? – не поворачиваясь к Айвену, спросил я. – Ведь это твои земляки… Может, встретишь друзей…
– Когда вокруг слишком много русских – я теряю себя, – сказал он. – Знаешь, почему мне в Африке нравилось? Потому, что я один был белый, а весь отряд – черный. Нас растасовали, как карты, – каждому местному отряду по одному воину-интернационалисту. Представляешь, ты один такой, а остальные все другие и похожи друг на друга… И здесь еще ничего, терпимо: я один – русский, а остальные – иностранцы или вот такие, как ты… А если сюда приедут еще сто русских… – и Айвен закрыл лицо ладонями.
– Ничего, – я попытался его утешить. – Приедут и уедут через месяц.
– Ты нас не знаешь! – Айвен покачал головой. – Я же тоже приехал только на месяц и не уехал отсюда… Ты бы поехал на свою родину, зная, что там разруха, тоска и ржавые трамваи, и матерятся все на каждом шагу?!
– У меня нет родины… – напомнил я новому хозяину дома.
– Значит, тебе легче, – пришел к выводу Айвен.
Вот в этом я был с ним согласен.
Допив чай, я извинился и объяснил, что меня ждут в гараже.
– Заходи, адрес теперь знаешь! – сказал на прощанье Айвен.
Настроение его было пасмурным, но, проведя меня до калитки в воротах, он все-таки улыбнулся по-дружески.
Развернув джип, я поехал в гараж. Бензин был почти на нуле, и я уже представлял себе, как в одиночку толкаю беспомощную машину по булыжной мостовой.
И вдруг над городом снова зазвучало знакомое собрание звуков, именуемое маршевой песней. И показалось мне, что доносится эта песня откуда-то сверху, с неба. Наверное, я слышал эхо, подхватившее эту песню и теперь бумерангом возвращавшее ее в город.
Я свернул на улочку, ведущую к «обеденному» кафе, и увидел впереди марширующую на месте роту.
Они уже не пели. Они дружно маршировали, улыбаясь и ожидая своей очереди просочиться в узкие двери, из которых вливался в уличный воздух сладко-пряный кухонный запах.
Я почувствовал дрожь в коленях и едва сдержался, чтобы не нажать на педаль газа и не въехать на всей скорости в эту марширующую голодную толпу.
И понял, что сам я тоже голоден. Голоден до злости. Это было неудивительно, ведь я не ел уже почти сутки.
Остановив машину и подождав, пока все вояки не просочились внутрь, я тоже зашел в кафе.
И увидел, что все столики уже заняты. И все посетители одеты в форму цвета хаки.
Я растерялся.
Ко мне подошла молоденькая официантка, вся в белом, как ангел.
– Сейчас спецобслуживание, – сказала она. – Приходите через час.
Я проглотил эту новость почти спокойно. Когда тебя уже облили водой с ног до головы, еще одно ведро не имеет значения.
Я вышел, сел в джип и, повернув на улицу Вацлава, въехал во двор гаража.
Мешок с письмами отнес в офис главного механика. Положил ему на стол.
Вернулся к машине. Георгия в гараже не было, и я решил рискнуть и поехать на восточную трассу заправиться.
Развернул планшет и нашел на карте бензоколонку. До нее было не больше четырех миль. Я завел мотор и выехал на улицу.
Первый раз за последние три дня я почувствовал, что удача не покинула меня окончательно, когда я остановил машину у военной передвижной заправочной станции и понял, что именно в этот момент в цилиндрах двигателя сгорела последняя капля бензина.
Я вышел, взял в руку заправочный пистолет и сунул его в отверстие бака.
– Эй, ты! Сейчас же вынь! – закричал мне по-английски один из двух солдат, то ли служивших, то ли загоравших здесь, прямо на станции. – Это же публичное место!
Оба рассмеялись.
Я сделал вид, что не понимаю английского.
– Джимми, ты когда-нибудь видел такой акт? – смеясь, выкрикнул второй.
Бензин лился, но напор не был сильным, и приходилось терпеливо ждать, пока все шестьдесят литров заполнят бак. Приходилось слушать праздные глупые остроты, которыми веселили друг друга эти двое бездельников.