— ..они изгонят ранканских богов заодно с бейсибской богиней и возьмут свое назад? — Ишад улыбнулась — медленной холодной улыбкой презрения, за которым, однако, проглядывало любопытство. — Тяжелая задача для смертного. Даже для тебя, кто так много времени проводит, орудуя могучими колдовскими препаратами — скальпелем и пилой для костей. И все же один вопрос, лекарь. Зачем?
Харран осекся. Смутное видение Ильса, попирающего Саванкалу, Шипри, вырывающей сердце Сабеллии, и его собственное жестокое удовлетворение этими обстоятельствами было единственной его мыслью все это время. Конечно, помимо образа девы Сивени, воинственной, беспощадной, торжествующей над своими соперниками и возвращающейся к мирным искусствам в своем восстановленном храме…
А Ишад, улыбнувшись, вздохнула и надела капюшон.
— Неважно, — сказала она. В ее голосе сквозило бесконечное веселье — возможно, решил Харран, от того обстоятельства, что он сам не знает, чего хочет, и, вероятно, умрет ради достижения своей цели. Ничто так не сбивает с толку великих колдунов и алхимиков, как неясные побуждения. — Это совсем неважно. Если ты преуспеешь в своем начинании, нас будет ждать веселое времечко, это точно. Я с наслаждением прослежу за развитием событий. А если тебя будет ждать неудача… — худые плечи едва поднялись. — По крайней мере я буду знать, где можно достать хорошую мандрагору. Всего хорошего, господин цирюльник.
И удачи тебе, если таковая существует.
Она исчезла. Поднявшийся ветер, завывая, унесся прочь…
* * *
Великие колдуны, говорил Харрану давным-давно один из верховных жрецов, предупреждая, всегда «обращают внимание».
Неподвижное темноглазое «внимание», которого он удостоился на погосте, сильно встревожило его. Этой ночью цирюльник возвращался домой, дрожа вовсе не от холода; добравшись до кровати, он небрежно вышвырнул оттуда Тиру и затащил Мригу, воспользовавшись ею с чувством большим, чем обычное безразличие. Сегодня ему не просто хотелось. Харран безуспешно пытался найти хоть какую-то искорку тепла, хотя бы ответное пожатие рук. Но самая последняя шлюха с Подветренной удовлетворила бы его во сто крат лучше этого безумного теплого комка, спокойно лежащего рядом и неосознанно обвивающего его руками и ногами. Неудовлетворенный, Харран прогнал и ее, Мрига уползла к очагу и свернулась там клубком среди пепла, а он остался вертеться один в холодной постели Ишад… Ничего хорошего от ее внимания ждать нельзя. Как знать, возможно, забавы ради она продаст кому-нибудь заинтересованному — скажем, Молину Факельщику — сведения о том, что одинокий беззащитный человек собирается через несколько дней вернуть назад одну из богинь Илсига.
— О, Сивени, — прошептал Харран. Нужно быстрее сделать это, пока не случилось ничего, что может помешать его замыслам.
Сегодня ночью.
Не сегодня, с ужасом и неохотой подумал он. Ужас этот заставил его задуматься, доверившись интуиции жреца и самоанализу.
Что это? Просто знакомая неприязнь к старым развалинам на Дороге Храмов? Или нечто другое?
…Смутная тень на грани сознания, ощущение того, что что-то не так. Кто-то следил за ним.
Райк?
Значит, тем больше причин действовать этой же ночью. Но Харран вспомнил, что видел, как Райк, шатаясь, брел в казарму отсыпаться после вечера, проведенного в винных погребах.
Цирюльник предполагал сходить в храм дважды: сначала, чтобы найти древнюю книгу-свиток, а потом, чтобы, изучив ее, осуществить ритуал. Но это привлечет слишком много внимания. Нет, необходимо все закончить сегодня.
Харран лежал в койке, пытаясь на мгновение оттянуть выход на холод. С того самого дня пять лет назад, когда ранканцы вручили Ирику буллу, он не был внутри храма Сивени. «С храмами покончено. Стоит ли бередить старую рану?»
Взглянув на тощую скрюченную фигуру у очага, Харран задумался. «Каждому храму необходим юродивый», — как-то пошутил в разговоре с ним верховный жрец. Он со смехом согласился, считая себя настолько убогим и глупым, что этого хватило бы на двадцать храмов. Теперь Харран задумался, живет ли по-прежнему храм в душе его, принял ли он несчастную девушку потому, что она похожа на юродивых и нищих, приходивших в храм Сивени в те времена, когда там еще можно было почерпнуть мудрость, найти исцеление, получить еду. Мудрости у него было маловато, с исцелением туго. Вот только насчет еды Мрига не жаловалась. Как и насчет всего остального, впрочем…
Тихо выругавшись, цирюльник встал с постели и начал одеваться. В деревянном ящике, спрятанном под столиком, лежали кости руки, скрепленные в нужном месте, с кольцом из неблагородного металла на пальце; здесь же находилась мандрагора, торопливо скрученная нитью, сплетенной из шелка и свинца, с посеребренной стальной булавкой, воткнутой в «тело», чтобы сделать ее безопасной. И булавка, и кольцо принадлежали затасканной шлюхе, которую Юри приводил в казарму. Последний в очереди, Харран беспокоился, как бы девица не догадалась, когда пропали ее «драгоценности», и сознательно преподнес ей чарку одурманивающего зелья Поразвлекавшись с ней до тех пор, пока оно не подействовало, он стащил кольцо и булавку и ушел, оставив щедрую плату там, где ее не мог найти никто, кроме самой девицы.
Итак, все готово Подняв ящик, Харран подошел к столу, чтобы взять еще кое-что, фляжку, мешочек с зерном, еще один с солью, кусок битума. Затем в последний раз огляделся вокруг. Мрига храпела у очага Свернувшись небольшим коричневым клубочком, уткнувшись носом в хвост, под кроватью лежала Тира, храпя на тон выше, чем девочка. Скомкав убогое постельное белье и подушку, он придал им некое подобие человеческого тела, накинул на себя старый, черный, как сажа, плащ и тихо вышел на конюшню пасынков.
У угла третьей коновязи можно было перелезть через стену.
Вверх по крытой дранкой крыше, одна рука хватается за водосточную трубу, несколько мгновений ноги шарят в поисках старых выщербленных кирпичей. Потом на верхушку стены, чтобы через миг грузно упасть с противоположной стороны. Перед тем как прыгнуть, Харран чуть задержался, оглянувшись, и успел заметить неясную фигуру, неподвижно стоящую у дверей казармы.
Цирюльник замер. Ночь стояла безлунная; у дверей краснели, догорая, факелы. Он различил лишь слабый блеск глаз, на мгновение поймавших падающий сбоку свет, и тень, пригнувшись, скрылась в другой, более густой тени.
Харран спрыгнул вниз и, отдышавшись, побежал. Успей он в храм вовремя — и никто не сможет остановить его; вся Ранканская империя вместе с Бейсибской в страхе покинут город после того, что произойдет.
Если он успеет…
* * *
Храм Сивени-Сероглазой стоял последним на убогом южном конце Дороги Храмов. Убогом теперь. Было время, когда рядом с храмом Сивени находились почтенные соседи: с одной стороны храм Анена-Виноликого, бога урожая, хозяина лозы и колоса; с другой стороны храм подруги Анена Дены-Чернорясой, мрачной повелительницы сна и смерти. А между ними — шлифованным песчаником храма Анена и темным гранитом Дены — возвышался белый с золотом храм Сивени. Существовала определенная справедливость в их соседстве: Работа, Вино и Сон. Храм Сивени, как и подобает покровительнице ремесел, возвышался над своими соседями. На его широкой лестнице торговцы заключали сделки, отдавая монету-другую на счастье или на пирог для воронов Сивени, а потом отправлялись в соседний храм Анена, чтобы скрепить сделку чаркой вина. Всего лишь одной — вино Анена считалось слишком дорогим, и даже богатые не могли позволить себе подобного расточительства.