Что толку сидеть в баре и толстожопить? В этом нет никакой романтики, никакого движения, никакого порыва. Даже если твой бар называется «Гренада». Другое дело — ларьки. Их можно обойти по очереди. В одном спросить маленькую, в другом — большую, в третьем — с подогревом, у четвертого — покурить, возле пятого — с кем-нибудь познакомиться, схватить нового знакомого за грудки, а в ответ — получить в дыню. Словом попутешествовать по кольцу местной империи. Такие путешествия забулдыги, ну те самые, которые общежитие окрестили «обезьянником», называли «экскурсиями по золотому кольцу».
Всякий раз, когда я подношу к губам холодную бутылку пива или огромный запотевший бокал с золотистым напитком, резкий запах бродильни ударяет мне в ноздри. И я с горечью понимаю, что весь этот веселый пивной мир исчез навсегда. Золотые кольца, потерявшие над людьми власть, унесены яростной лавой 1990-х. А пивных нибелунгов, орков и гоблинов власти загнали с глаз долой в душные камеры баров и клубов. Там они и по сей день сидят, курят, уныло пьют пиво под недремлющим оком широкоплечего охранника. Ни тебе путешествий, ни приключений, ни доблестей, ни подвигов, ни «разговоров по душам». Все разговоры заглушает грохочущая музыка.
На стене подворотни, которая ведет в клуб «Борт», кем-то старательно выведена длинная надпись «Этот клуб — ебанический отстой!» А под ней еще какие-то слова. Их почти не разобрать. Но мы с Люсей внимательно вглядываемся и читаем: «Не ходите туда!» Читаем и все равно идем. В конце концов, нам же надо где-то провести вечер. У входа в клуб я замечаю своего старого знакомого, гомосексуалиста Сливу. Увидев нас с Люсей, он смущенно здоровается и быстро уходит.
— Чего это он? — удивляется Люся.
— Он мне денег должен.
Внутри, у лестницы, нас останавливает охранник. Туловище в двубортном костюме. На правой руке у него перстень размером с кулак.
— Сумочку вашу, пожалуйста, — говорит он безучастно, обращаясь к Люсе и при этом глядя куда-то в сторону. В сумочке охранник-туловище роется очень долго. Я стою рядом и с завистью слежу за тем, как он что-то достает оттуда, перебирает, разглядывает. Мне тоже хочется покопаться в Люсиной сумке. А вдруг я найду там записку от ее любовника с предложением бросить меня и бежать с ним в ночь? Или яд, которым ее снабдил тот же любовник с целью меня тайно умертвить? Я бросаю неприязненный взгляд на Люсю, а затем начинаю внимательно следить за движением рук охранника. Он непрерывно извлекает из сумки что-то новое и тут же кладет обратно. Так, думаю, помада… значит. Что-то не помню у нее такой помады. Лак для ногтей, зеркальце, записная книжка (надо будет на досуге, когда Люся выйдет в магазин, полистать эту книжку). Далее — паспорт, сотовый телефон, пачка бумажных носовых платков, конфета и авторучка. Наконец, туловище разочарованно возвращает Люсе сумочку и отодвигается в сторону. Мы поднимаемся по крутой лестнице.
— Вам на второй этаж, — тихо произносит туловище в наши спины и тут же кому-то кричит: — Слышь! Щас вышибу тебя отсюда под сраку!
— Это не нам, — поясняет Люся. Вечер явно обещает быть интересным.
Наверху мы проходим комнату с мигающими игровыми автоматами и оказываемся в зале, где стоят маленькие столики. Залов несколько. Почти все столики заняты посетителями. Вентиляторы в клубе не предусмотрены. В воздухе висит тяжелый запах дешевого пива и табака. Грохочет музыка. Это играет какая-то группа. Солистка надрывно голосит в микрофон, но ее заглушают ударные установки. Слов, слава богу, не разобрать: в клубе отвратительная акустика. Ищем спокойный уголок, откуда эту неандертальскую музыку не будет слышно и где можно пообщаться. Но такого места во всем этом клубе нет. Люся мне что-то громко кричит на ухо. Из-за грохочущей музыки я не могу разобрать ни слова. К нам радостно приближается мой друг Митя Калугин. На голове у него пилотка, сделанная из газеты. В руке — пластиковый пол-литровый стакан с остатками пива. Я пытаюсь его познакомить с Люсей, но не слышу собственного голоса. Музыка, раздающаяся из динамиков, почти рвет барабанные перепонки. Закладывает уши и слегка подташнивает. Ощущение такое, словно сидишь в «боинге», когда он набирает высоту. Мы с Калугиным и с Люсей переходим на язык жестов и начинаем общаться при помощи пальцев: неандертальцам на сцене все-таки удалось превратить нас самих в неандертальцев. Музыканты внезапно перестают играть. Также внезапно, как и начали.
— Здесь есть место потише? — спрашиваю я Калугина. Он открывает рот, чтобы мне ответить, но не успевает. Музыканты снова начинают ошалело драть гитарные струны и бить в свои барабаны. Слова Калугина тонут в их грохоте.
— Митя говорит, — кричит мне в ухо изо всех сил Люся, — что на третьем этаже есть бар, где вроде бы тихо!!!
Выходим на огромную площадку перед сценой, где танцует полтора человека, и по лестнице поднимаемся на следующий этаж. Там дверь. За ней обнаруживается небольшое помещение. Стены обиты каким-то красным материалом, который вздыбливается огромными горбами. Видимо, это очень современно. Зато тут тихо. Усаживаемся за столик. К нам присоединяются Митины друзья, симпатичные молодые люди из Эстонии. Открываем меню.
— Здесь цены в два раза выше, чем внизу! — сердится Калугин.
Все ясно. Значит, администрация клуба приняла решение, что в тишине могут сидеть только те посетители, у кого есть много денег. Те, у кого их мало, в обязательном порядке должны слушать неандертальскую музыку.
Появляется официантка.
— С чужим пивом к нам нельзя, — с ходу заявляет она Калугину, который поставил на стол стаканчик с остатками пива.
— Это не чужое пиво, — смеется Калугин. — Это мое. Я его купил на свои деньги.
Официантка игнорирует его шутку и умоляюще затягивает:
— Ребя-я-ята, меня оштрафуют.
— Ладно… — милостиво соглашается Калугин и залпом допивает пиво.
Мы все наперебой заказываем, кто — пиво, кто — водку. Потом сидим, разговариваем, и вскоре мне нужно отлучиться. Когда я подхожу к клубному туалету, то обнаруживаю, что надписей, удостоверяющих, что это дамская комната, а это — мужская, на дверях нет. Я растерянно застываю, не зная, куда податься. Тут меня кто-то трогает за рукав.
— Вам — туда! — Девушка в белом платье гостеприимно показывает мне на левую дверь и добавляет: — Не беспокойтесь: там — мужчины, я там только что побывала.
Стены туалета на удивление чистые. Если не считать таинственной надписи «МЫ — КЕЛЬТЫ!», оставленной кем-то на двери кабинки.
Потом я возвращаюсь к нашему столику. Все уже ведут оживленный разговор. Калугин начинает рассказывать, как его недавно забрали в милицию.
— Безобразие! — возмущаюсь я. — За что они тебя?
Калугин разводит руками и сообщает:
— В протоколе было записано: «Угрожал соседу по квартире холодным оружием и кричал: „Ты — покойник“».
Друзья Калугина начинают смеяться. Все они приехали из Эстонии, и, видимо, там такое происходит нечасто.