С некоторым любопытством он следил за тем, как Маша достала из сундучка стеклянный рог и, приставив горлышко к уху, а раструб к телу девушки, быстро и точно провела обследование.
— Поставьте сюда факел! — приказала она. — Она еще дышит, по крайней мере, у ребенка еще есть надежда.
Мужчины никак не отреагировали на это. Поднявшись, Маша схватила ближайшего — им оказался плачущий юноша.
— У твоего ребенка есть надежда, дурак! — произнося это, она встряхнула его за тунику, и в его глазах появился блеск жизни. — Найди таз. Разведи огонь и вскипяти воду.
— Я… у нас ничего нет, кроме вот этого. Парень обвел рукой убого обставленную комнату.
— Значит, найди таз… и постирай тряпки. Парень уставился на Зипа, молча возвратившего ему взгляд.
— Твой рыбоглазый сосед, Музнут, — предложил Уэлгрин. — У него ведь найдется таз? И даже, думаю, тряпье.
Лицо Зипа на мгновение исказилось, затем он вздохнул, повернулся к лестнице и начал спускаться к складу. Остальные мужчины последовали за ним.
Бережно повесив свою тонкую шаль на балку стены, Маша начала развязывать платье. Ей предстояла грязная работа, и не было смысла портить свою одежду. Оторвав оборку от своей сорочки, она использовала одну полоску для того, чтобы убрать со лба уже ставшие мокрыми волосы, а остальной тканью, как смогла, промокнула кровь и приступила к делу.
Во дворе мужчины развели костер, используя отличный уголь Музнута и горючий хлам, разбросанный поблизости. Пламя превратило заброшенный дворик в адское пекло, но мужчины предпочитали оставаться рядом с костром и возвращались в комнату, только когда Маша требовала свежей воды или тряпья. Они ничего не говорили друг другу, выбрав такое положение во дворике, которое обеспечивало четкую видимость двери и в то же время скрывало их от случайных взглядов друг друга.
К рассвету в свои гнезда возвратились летучие мыши, и их пронзительные крики гулким эхом стали отражаться от стен и людей, занявших их дома. Появились дневные птицы, и небольшой квадрат неба над головой стал грязно-серого цвета, предвещая еще один раунд угнетающей жары. Уэлгрину безумно захотелось кружку пива в немудреном уюте офицерской казармы во дворце, но он остался, потирая глаза, дожидаться, когда Маша закончит свое дело.
— Арбольд! — окликнула она из окна. Юноша поднял глаза.
— Воды? — спросил он, вороша оставленный без внимания костер.
— Нет, только ты.
Парень направился в дом. Уэлгрин и Зип перед тем, как последовать за ним, переглянулись. Маша ожидала их и загородила собою вход в комнату.
— У них всего несколько минут, — тихо сказала она.
Акушерка вымыла молодой матери лицо, расчесала волосы и укрыла ее остатками великолепно вытканной запальной ткани Музгуна. Глаза девушки блестели, она улыбалась и перепеленутому ребенку, и своему возлюбленному. Но губы ее были серыми, а кожа в предрассветном полумраке казалась молочно-прозрачной. Мужчины в дверях поняли, что Маша права.
— Ребенок? — прошептал Зип.
— Девочка, — ответила Маша. — Сейчас у нее искривлены ножки, но со временем это, возможно, исправится.
— Если у нее… — начал было Уэлгрин.
Судорога агонии искривила тело девушки. По простыне быстро расплылось красное пятно, и она, закрыв глаза, сделала последний вдох. Младенец, которого она удерживала угасающими силами, выскользнул из обмякших рук на пол, а Арбольд был слишком поражен, чтобы поймать девочку.
— Она убила ее, — объявил он, и его руки стиснулись в кулаки, когда Маша попыталась вложить младенца ему в руки. — Она… убила ее!
Его голос взорвался в вопле ярости.
Спавший младенец проснулся и огласил комнату короткими задыхающимися криками, свойственными новорожденным. Маша прижала девочку к груди, видя, что парень не унимается.
— Убила ее! — крикнула она в ответ. — Как может невинное дитя отвечать за обстоятельства своего рождения? Пусть вина, если таковая есть, ложится на тех, кто способен нести ее. На тех, кто оставил здесь мать без ухода на целых три бесконечных дня. И в первую очередь на того, кто является отцом ребенка!
Но Арбольд был не в том настроении, чтобы рассматривать свое участие в смерти возлюбленной. Его ярость переключилась с младенца на Машу, и Зип поспешно бросился через комнату, чтобы сдержать своего товарища.
— У тебя есть кто-то, кому можно доверить ребенка? — спросила Зипа Маша. — Мать? Может быть, сестра?
В течение одного сердцебиения казалось, что в этой убогой комнате, которую посетила смерть, целых два ненормальных, затем Зип издал короткий горестный смешок.
— Нет, — просто ответил он. — Она была последней. Больше не осталось никого.
Маша продолжала крепко сжимать ребенка, раскачивая его из стороны в сторону.
— Как же быть? — прошептала она, обращаясь главным образом к себе. — Ей нужен дом. Кормилица…
Уэлгрин выбрал именно это мгновение, чтобы шагнуть вперед. Он посмотрел на новорожденную. У нее были красные и невероятно маленькие ручонки, едва способные обхватить его палец, лицо казалось опухшим и темным, словно девочку били при появлении на этот свет — возможно, так оно и было.
— Я заберу ее с собой, — заключила Маша, не позволяя ни Зипу, ни Арбольду бросить ей вызов.
— Нет, — сказал Уэлгрин, и все изумленно уставились на него.
— Что, теперь в гарнизон на службу нанимают младенцев? — ухмыльнулся Зип.
Светловолосый мужчина пожал плечами.
— Ее мать мертва, отец отказывается признать ребенка, таким образом, она попадает под опеку государства — если только ты не собираешься растить ее сам.
Зип отвел взгляд.
— Дальше, госпожа цил-Инил — достойная женщина, но она вырастила собственных детей и не горит желанием растить чужих.
Его ледяные зеленые глаза впились в акушерку, и она тоже отвернулась.
— Я знаю одну женщину, у которой отняли детей. Ты тоже знаешь ее, Зип — знаешь очень хорошо.
— О боги. Нет.
Зип выдохнул эти слова, едва слышно.
— Ты будешь спорить со мной? — голос Уэлгрина был таким же холодным, как и его глаза.
— Что? Кто? — оборвал его Арбольд.
— Та С'данзо. На улице. Ты помнишь: Огненный столб и последовавшие за ним беспорядки?
Зип ответил, не отводя глаза от Уэлгрина, чья рука легла на рукоять единственного в комнате меча.
— На что этой С'данзо… — начал было он.
— Ты будешь спорить со мной, Зип? — повторил Уэлгрин.
Предводитель НФОС покачал головой и упер руку в грудь Арбольда, предупреждая какой-либо необдуманный ответ.