Об этой организации, своего рода культурном аппендиксе советской бюрократической системы, Ричард слышал.

– Полагаю, вы работаете в тесном контакте с КМПЧ, – сказал он, поставив три первых попавшихся буквы после «К», обозначавшей комитет. – Как я слышал, они еще живы.

– Правда? – Тон Ипполитова сразу же стал резче, – Похоже, вы осведомлены лучше, чем я, доктор Вейси. Я не знаю структуры с таким названием. И если не возражаете, давайте перейдем обратно на английский, – сам он так и сделал, – для меня каждая крупица практики – ценность.

– Ах, вот как. Конечно. А вы не будете возражать, если я справлюсь о вас в вашем посольстве?

– Буду. – В голосе Ипполитова зазвучала совсем другая резкость. – Буду, и очень сильно. Вы меня очень подведете. Пожалуйста, не делайте этого. Если вы это сделаете…

– У вас там есть враги?

– Я понятия не имею, кто там есть, доктор Вейси, думаю, этого и вообще никто не знает, включая их самих. По крайней мере, сейчас. Однако я отнимаю у вас время. Пожалуйста, согласитесь выпить со мной стаканчик, хотя бы чтобы посмотреть на меня. Я вас не украду и не посажу под замок, умей я это делать – давно испробовал бы на некоторых своих соотечественниках.

Было решено, где и когда. Дальше заниматься Аркадием Ипполитовым, не увидев его воочию, не имело никакого смысла, равно как и думать о нем. Единственной подозрительной подробностью его подхода было полное отсутствие лести. Ну ладно, будь что будет, случались вещи и похуже. Ричард вспомнил, как однажды некий болгарский поэт (так, по крайней мере, он представился) необъяснимым образом отловил его дома и минут десять изливал на плохо понятной смеси болгарского и отвратительного русского заверения в том, насколько справедливо Ричард пользуется мировой славой выдающегося ученого. В процессе излияния он попросил в долг пятьсот фунтов. Решительный отказ Ричарда ссудить ему эту или любую другую сумму его ничуть не удивил и не обидел. Получив позволение воспользоваться уборной, он проявил незаурядные способности к ориентированию и добрался до Корделии. У нее он тоже попросил денег, а заодно и об еще одной пустячной услуге, и тоже не преуспел.

Короткий разговор с Ипполитовым заполнил тягостный интервал. Ричард поблагодарил миссис Пирсон и оставил ее одну в ее кабинете, – царивший там непреходящий хаос никак не вязался с ее такой ухоженной внешностью. По дороге Ричард вспомнил, как возвращался к своим дверям после бесплодной погони за балканским стихоплетом по проезжей улице в сторону центра города, – он пробежал метров сто. Корделия ждала его возвращения.

– Нельзя слишком сильно осуждать этого бедняжечку. Приехать из такой глуши и попасть в наш дом – он, наверное, совсем ошалел от этакого перепада. Временное помутнение рассудка от великолепия всего того, что мы с тобой, путик, принимаем как должное.

Когда он рассказал эту историю Криспину, тот мерзко хихикнул и сказал что-то, чего Ричард никак не мог вспомнить дословно, – в том смысле, что только полный придурок рискнет подкатываться к Корделии. Ну, как бы там ни было, Аркадий Ипполитов ведь не собирается к ним в дом.

Да, и все-таки, чего же от него хочет Анна?

Глава пятая

– Видишь, как все просто, – сказала Анна.

– Просто на словах, – возразил Ричард.

– Ты хочешь сказать, все это звучит неубедительно?

– Ну… понимаешь, вот, например, то, что Земля вращается вокруг Луны, то есть я хотел сказать, вокруг Солнца, звучит совершенно убедительно, но это не то же самое, что и самому убедиться…

– Ах, доктор-профессор, бросьте. Объясняю еще раз: я становлюсь знаменитостью, потом связываюсь с Москвой, требую выпустить моего брата из тюрьмы – и его выпускают. Или не выпускают. Если так не выйдет, я придумаю что-нибудь еще. Что, по-прежнему неубедительно?

– Да. Послушай. Почему ты не приехала сюда раньше, когда обстановка была спокойнее?

– Ты все прослушал. Незаконно моего брата держат в тюрьме меньше года – до этого он отбывал положенный срок. Я приехала при первой возможности.

– Если хоть половина того, что я читал и слышал, – правда, им в Москве и так есть о чем подумать.

– А в ближайшее время будет только хуже, если хоть десятая часть того, что я видела и слышала, – правда. Через год будет уже поздно.

– С какой радости кто-то в Москве станет обращать внимание на петицию из Англии по поводу – уж прости меня – никому не известного валютчика? Даже если она и вызовет какой-то шум, он быстро уляжется, и о ней попросту забудут.

– Может быть. Но ты же знаешь, Сахаров говорил, что именно общественное мнение Запада помогло ему избегнуть тюрьмы, хотя, конечно, он-то был известной фигурой. Те люди, до которых я хочу добраться, теперь гораздо более чувствительны к мнению Запада, чем раньше. Это не то чтобы официальная политическая линия, но многие тамошние деятели только о том и думают, как бы обзавестись здесь друзьями. И, как ты сам сказал, он не такая уж важная персона. Это нам на руку. Кто-то сможет малой ценой заработать себе большую репутацию.

– Ты хочешь сказать… – начал Ричард и запнулся. – Ты хочешь сказать, мы напишем письмо в «Правду»…

– Мы поместим обращение в английской и, возможно, в американской прессе.

– Надо было тебе поехать в Америку, Анна. У них куда больше влияния.

– А вот тут ты ошибаешься – во всяком случае, не в вопросах культуры. Там, у нас, именно Англия задает тон, – ну, по крайней мере, все мы к этому стремимся; тон во всем – в литературе, в садоводстве, в мебели, в одежде – не в повседневной, конечно, а в серьезной, стильной одежде. А после этого обращения, возможно, и Америка вмешается.

– А в обращении мы напишем: «Знаменитый, пользующийся заслуженной известностью – мировой известностью – поэт Анна Данилова ходатайствует за своего брата, незаконно удерживаемого в советской тюрьме. Это позор для… для всего на свете, и мы требуем его немедленного освобождения. Подписано Поэтом-лауреатом, министром культуры, сэром Стивеном…

– Не превращай все в идиотизм, Ричард.

– По крайней мере одна деталь мне именно идиотизмом и представляется. Как я понимаю, ты просишь, чтобы я тебя прославил, вернее, помог тебе прославиться. Не скажешь, с какого конца за это берутся?

– Мне нужно прославиться только в Англии, и, конечно, я не имею в виду настоящую славу, только в том смысле, в каком люди употребляют это слово, чтобы произвести впечатление на других, в основном на невежд.

– Вряд ли мне удастся даже это. Сожалею, Анна, я для этого не гожусь, я даже не знаю, с чего начать. Я вращаюсь совсем в других сферах.

– По-моему, ты просто не хочешь мне помочь. Я кое-что знаю о вас, доктор Вейси, но в одной вещи пока не разобралась. Вы что, были в дружеских отношениях с моим бывшим правительством? Впрочем, оно и сейчас то же самое, где на девяносто процентов, а где, как минимум, на все сто!