– Я все не могу отделаться от ощущения, что это был ее…
– Ну, договаривай. Что, не хочешь, да? Боишься сказать «ее последний удар», чтобы не накликать новой беды, ведь только ты сказал: все, что могла, она уже сделала, – тут-то колесо и отвалилось. Экий вы суеверный, доктор Вейси.
– Да, вам смешно, товарищ, – не без сарказма парировал Ричард. Он снова подумал о кратком, но мучительном разбирательстве по поводу отвалившегося колеса, – хотя обвинение в том, что он довел машину до непотребного технического состояния, с него в результате сняли, он все равно счел своим долгом выплатить мотоциклисту некоторую компенсацию, весьма внушительную, по его понятиям. Кроме того, они, разумеется, в очередной раз оказались в центре внимания.
– Ты ведь не думаешь, что она действительно наделена сверхъестественными способностями? – не унималась Анна.
– Нет, скорее тут…
– Я, в общем, понимаю, почему тебе хочется так думать. Чем большей сволочью ты ее выставляешь, тем меньшей подлостью выглядит то, что ты бросил ее и сбежал со мной.
– А это уже и вовсе не смешно, товарищ.
– Ну, прости. – Анна погладила его по руке. – Только ведь все равно я права, а?
– Все равно? Разумеется, ты права. Только разговор у нас беспредметный. Да и вообще, какая разница, верить или не верить во всю эту чушь?
– Никакой, главное понять, веришь ты все-таки или нет. Но мне казалось, что нам обоим станет легче, если ты договоришь эту мысль до конца.
– Ну ладно. Слушай. Все, мы от нее избавились.
Собственно, за последние несколько дней они уже несколько раз касались этой темы, но до таких решительных заявлений дело не доходило. И вот теперь за столом, где они завтракали, повисло недолгое, но исполненное смысла молчание, словно оба пытались убедить себя, что не может же откуда ни возьмись прилететь заплутавший артиллерийский снаряд и шмякнуться прямо на их снятый внаем коттедж. Молчание разрядилось звонким шлепком в смежном помещении – прихожей.
– Почта, – пояснил Ричард и добавил язвительно: – Что же еще?
Перехваченный резинкой пакет содержал несколько писем, предназначавшихся получателям с похожими, но не совсем такими же адресами, а кроме того, два послания Ричарду – от Корделии и от Тристрама Халлета. Ричард не справился с собой и невольно обратился мыслями к ювелирно сработанным, тонким, как папиросная бумага, осколочным гранатам и шашкам с нервнопаралитическим газом. Мысли эти он довольно скоро отогнал прочь, и все равно вскрывал конверт от Корделии с небывалой осторожностью.
Внутри лежал чек на его имя из некоего литературного журнала, на сумму двадцать три фунта семнадцать пенсов, и одинокий листок бумаги. В переводе на удобоваримый английский на нем было написано следующее:
Путик,
я подумала, тебе, наверное, приятно будет узнать, что я знаю, где ты находишься. Я хочу сказать, вся твоя корреспонденция будет тебе пересылаться. Поручено это будет милочке Пэт, только, похоже, ее сейчас нет в городе. Наверное, уехала на съемки.
Ну что, ловко я оставила тебя без денег? Собственно, это мероприятие мне и самой обошлось очень недешево – ты и представить себе не можешь, сколько в наши дни дерут за то, чтобы подыскать парочку сговорчивых актеров. Ну ничего, оно того стоило. Да, кстати, с этим покончено. С мероприятиями, я хочу сказать. Да, вот еще, пока не забыла, бедняжку Пэт и ее муженька вчера обворовали. По счастью, унесли немного, только какую-то старую картину, которая, впрочем, по ее словам, стоила довольно дорого. И несколько колечек. Но они ведь наверняка застрахованы, как ты думаешь?
Прости, что так присылаю чек, я просто по ошибке распечатала конверт, в котором он лежал. Разумеется, ты и в дальнейшем будешь получать все свои деньги тем же путем. Но только свои, никаких больше.
О Господи, что я все про деньги да про деньги.
С неизменной любовью,
Корделия.
Лучше бы она опустила эти три слова над своим именем, подумал Ричард, какой бы там смысл она в них ни вкладывала.
– Как ты думаешь, какая часть этого правда? – спросила Анна.
– Все до последнего слова. Особенно насчет того, что со всем покончено. Раз она сказала, значит, так и будет.
– Почему ты так думаешь? Может, она просто хочет усыпить твою бдительность.
– Нет, это было бы нечестно.
– Довод чисто в английском духе.
– Корделия, как я тебе уже говорил, тоже англичанка.
– Ох, батюшки мои. Ты что, хочешь сказать, что Пэт обворовали не с ее подачи?
– Кто его знает. В Лондоне обворовать могут кого угодно, для этого совершенно не обязательно впускать чужого проштрафившегося мужа куда не следует.
– Ну да, и застукать на магазинной краже могут кого угодно.
– Ну хорошо, я согласен, все это выглядит довольно подозрительно, и все равно это могла быть обыкновенная, вполне невинная квартирная кража. Да и Гарри не звонил и не жаловался.
– А чего бы это он стал тебе звонить?
– Он же муж Пэт.
– Как я рада, что я всего лишь простая русская девушка, – проговорила Анна, поднимаясь из-за стола. – Ты не потеряй это письмо, потом еще раз мне прочитаешь.
Когда она вышла, Ричард распечатал письмо от Халлета, который, сообщив, что и с ним, и с Таней все в порядке, продолжал:
Сегодня утром я получил весточку от одного приятеля в уч. совете; предположение, что с осени мое место займет Дебби Абернетти, оказалось совершенно справедливым. Я также понял, что мы, мягко говоря, недооценили целеустремленности этой дамы, которая, говоря ее словами, намерена привести налгу кафедру в соответствие с требованиями современности. По моим понятиям, это означает, что полномасштабное изучение русских текстов на языке оригинала станет на первом и на втором курсе факультативной дисциплиной либо вообще будет преобразовано в спецкурс. Думаю, ты и без моих подначек поймешь, что пора искать новое место. Можем обсудить разные варианты, когда окажешься в наших краях.
Собственно, искать новое место, правда, пока чисто умозрительно, Ричард начал еще тогда, когда отставка Халлета едва замаячила на горизонте. В сорок шесть лет, с его послужным списком и пока еще не дописанной монографией о Лермонтове, найти такую же работу будет нелегко. А если учесть, что монография о Лермонтове превратилась в горстку золы, это будет еще труднее. Будущее вдруг представилось Ричарду с поразительной отчетливостью: аудитория, освещенная голыми электрическими лампочками, с защитными решетками на окнах, в которой он растолковывает русскую азбуку бизнесменам и бюрократам. А снаружи, во дворике, дожидается его задрипанная «Шкода».
Пора переходить к делу. Он положил оба письма на приткнувшийся в углу столик, который в данный момент служил ему кабинетом. Там же лежала – собственно, только потому, что надо же ей было где-то лежать, – распечатка стихотворений, которые Анна читала на вечере в институте. Их вид напомнил, с болезненным уколом, что вот уже два дня как она попросила предложить название для нового цикла, а ему так и не пришло в голову ничего стоящего. Зато в мозгу у него в изобилии роились всякие слова, обозначавшие телесные органы и физиологические процессы, в том числе и самые что ни на есть неудобосказуемые. Вот и сейчас пришлось вымести парочку поганой метлой.