Обстановка в «Глендоуэре», который, несмотря на довольно раннее время буднего дня, был заполнен более чем наполовину, наводила на мысль, что предприятие процветает. Алун любил делать вид, будто может писательским глазом определить социальное положение людей за соседними столиками, но со здешней публикой этот номер бы не прошел. Люди перестали одеваться должным образом, вот в чем дело. А еще теперь не только молодежь стала вся одинаковая. Алун обвел помещение взглядом. «Лавочники, — твердо сказал он себе. — Домохозяйки». Алун подождал пару минут и, видя, что никто к нему не подходит и даже не смотрит в его сторону, направился к двери. По дороге он отметил, что владельцы ресторана предприняли трогательную в своей неумелости, но от того не менее оскорбительную попытку стилизовать заведение под девяностые годы прошлого века: поставили плюшевые диваны, развесили по стенам зеркала в бронзовых рамах, вырядили официантов в длинные белые передники. Между окнами висела старинная карта Южного Уэльса (изготовленная примерно в 1980 году).
Наверху, в так называемом коктейль-баре, интерьер был выдержан примерно в том же стиле: черно-белые фотоснимки давно забытых знаменитостей на розово-лиловых стенах и бармен в полосатой жилетке с медными пуговицами, похожий на девушку, которая могла бы сыграть дядюшку Тоби в постановке «Двенадцатой ночи» силами женского колледжа. Бармен разговаривал с мужчиной по другую сторону стойки, худощавым, с аккуратно причесанными седыми волосами и очень белыми белками глаз, который целиком подходил под правило Алуна, что нельзя доверять мужчинам после пятидесяти, если они чересчур заботятся о своей внешности. Алун без труда узнал Виктора Норриса; тот сразу же подошел, быстро представился, еще быстрее заказал Алуну выпивку и польстил ему куда более умело, чем можно было ожидать в ресторане провинциального городка, пусть даже и валлийского.
— Чарли сегодня будет? — спросил Алун, после того как вступление закончилось.
Виктор почесал шею, неестественно сильно отведя локоть назад, и бросил взгляд на большие напольные часы.
— Если надумает, то должен вот-вот появиться.
— Он сказал, что обычно приходит в полдень.
— Да, здесь он как дома, и это хорошо для всех.
— А я было подумал, что он как дома в большинстве заведений, где продают спиртное.
— М-м-м… — Виктор улыбнулся, не разомкнув губ. — Конечно, Чарли — очень компанейский человек, но, поверьте, в глубине души он совсем другой. Вы просто не видели.
— Чего это я не видел? — спросил Алун, чувствуя, что дурман лести постепенно выветривается. — Мы с Чарли знакомы много лет.
— Не сомневаюсь, он часто вас вспоминает. Но мой бедный брат совершенно беззащитен перед обстоятельствами и, как никто другой, нуждается в размеренном и спокойном существовании. Вы наверняка считаете, что я преувеличиваю, и тем не менее это так.
— Надо же.
— Да. — Тут Виктор заметил, что какой-то человек в дверях — видимо, тот самый друг, про которого сплетничали, — подает сигналы, и легкая враждебность в его манере в мгновение ока сменилась прежним радушием. — Как говорят, безделье — мать всех пороков. Рад был познакомиться, Алун. Или вы останетесь на обед? Любите гребешки?
Услышав утвердительный ответ, Виктор поднял ладонь, прекращая дальнейшие разговоры, и поспешил прочь вполне мужественной походкой. Алун заказал еще выпивки и, после того как с него не взяли денег, почувствовал новое уважение к Виктору. Меж тем время поджимало. Алун огляделся, как несколько минут назад внизу: снова лавочники и домохозяйки, совсем не впечатляющая публика. Он уже вяло подумывал о том, что придется обедать одному или в компании Виктора, если тот улучит минуту, когда вошел Чарли. За ним следовал некто, смахивающий на чрезвычайно обидную и одновременно весьма похожую карикатуру на Питера Томаса лет так в восемьдесят пять и не меньше полутонны весом. Приглядевшись, Алун понял, что это Питер Томас собственной персоной.
На долю секунды все трое замерли, потом разом зашевелились. Алун поднял бокал, Чарли махнул рукой, Питер кивнул. Приятели подошли ближе, Алун улыбнулся (сдержанно) и пожал Питеру руку (не слишком крепко). Затруднение состояло в том, что он привык излучать дружелюбие и благожелательность в немыслимых количествах и сейчас никак не мог взять холодный тон, которого требовали обстоятельства: Алун сурово осуждал чужую непорядочность.
— Давно не виделись, — обратился он к Питеру. — Выпьем?
Пока несли выпивку, Алун кивнул на живот Питера и продолжил:
— И как это у тебя получается? Небось ешь и пьешь все, что захочешь?
— Это из-за диетического тоника. На самом деле мне удалось снизить скорость прироста скорости прироста.
— Хорошее место, — сказал Алун Чарли, переводя взгляд из стороны в сторону. — Мне даже заплатить не дали.
— А, так ты уже встретился с Виктором.
— Да, — с воодушевлением сообщил Алун. — Отличный малый! И свое дело знает. Настоящий профессионал.
Чарли, видимо, был не совсем согласен с последним утверждением. Он немного помедлил, затем поднял стакан:
— За нас! Добро пожаловать в Уэльс, ах ты, шельма!
Все трое переглянулись и торжественно выпили. Алун почувствовал себя немного спокойнее. Еще лучше стало, когда они заказали по второй, перешли к политике и отлично провели время, соревнуясь в том, кто сильнее приложит лейбористов, местное отделение лейбористской партии, пролейбористский Совет графства, профсоюзы, систему образования, пенитенциарную систему, здравоохранение, Би-би-си, темнокожих и молодежь. (О сексуальных меньшинствах сегодня не упоминали.) Неодобрительные высказывания перемежались похвалами в адрес президента Рейгана, Еноха Пауэлла, [12] южноафриканского правительства, израильских ястребов и правителя Сингапура, как там его по имени. Разговор продолжался в том же ключе, когда они спустились вниз пообедать, вернее, когда Чарли, сообщив, что обычно ест вечером, один раз в сутки, сел рядом с ними и приготовился пить, пока приятели едят. Он даже захватил с собой из бара еще одну порцию выпивки — чтобы не прерываться.
Едва они уселись, как к столу поспешил официант в длинном фартуке — разложить на коленях у гостей салфетки, неожиданно большие, отутюженные и из чистого льна, но почему-то нежно-розового цвета. Алун демонстративно поднял руки вверх и держал так, пока официант не закончил. Тогда Алун сделал серьезное лицо и поучительно произнес:
— Это называется салфетка. Она предназначена для того, чтобы защитить одежду от кусков пищи, которые благодаря своим застольным манерам вы обязательно выроните изо рта или до него не донесете. Кроме того, ею пользуются, когда не хотят вытирать рот ладонью или рукавом. Потребуется много времени, чтобы вам это растолковать, и, возможно, вы ничего не поймете, так что просто сядьте тихо и заткнитесь.