— Он. Это его постель.
— Его место? То есть он иногда приходит и…
— Нет-нет, он туда сбегает. Видишь ли, под утро я сильно пинаюсь, вот он и перебирается туда, когда надоедает терпеть.
— Мудрое решение.
Что-то в словах Софи озадачило Алуна, однако он не страдал праздным любопытством и уже забыл об этом разговоре, когда прощался с Софи в прихожей за восемь минут до конца отпущенной им четверти часа. (Шесть минут, да? Не очень-то и быстро.)
— Славно было увидеться! — крикнула Софи ему вслед, словно он и вправду заходил на чашку чаю, а затем добавила другим тоном, уже без недовольства: — И все-таки ты мерзавец!
Отогнав первую пришедшую в голову мысль, Алун ответил:
— Это ты славная! Я скоро снова заеду. Только сперва позвоню.
По злой иронии судьбы мотор не пожелал завестись сразу, потом все-таки заработал. Алун развернул машину, решив, что в будущем будет делать это сразу по прибытии, и съехал вниз по холму. Все чисто. Шесть минут, а? Совсем как в старые добрые времена. Вскоре он забыл о Софи, но, как всегда после встречи, чувствовал себя абсолютно свободным — не победителем, нет, просто свободнее, чем когда бы то ни было. Алун запел негромким приятным тенорком, старательно выводя мелодию:
— А не мамзель ли Камилла всех мужчин заразила, тех, кто пришел к ней в дом?
Нет-нет, то была не Камилла, то миссис была Розенбом…
Алун свернул на дорогу над Бофоем, и вдалеке показалось море, а еще дальше, за выходом из бухты, — темно-коричневая с зеленью полоса острова Корси; на заднем плане виднелись силуэты промышленных сооружений, едва различимые сквозь туман. На мгновение выглянуло солнце, и серо-коричневый цвет воды переменился, стал не таким скучным. Одинаковые, с плоскими фасадами, дома рядовой застройки, к которым вели крутые ступени, сменились сдвоенными виллами из кирпича, построенными между войнами, затем — двухэтажными блочными зданиями периода пятидесятых годов, и, наконец, разбросанными вдоль побережья каменными, появившимися во времена процветания, резиденциями владельцев угольных шахт и сталепромышленников.
Подъехав ближе, Алун сбавил скорость и придал лицу скучающее и недовольное, даже разочарованное, выражение — подготовился к встрече с дочерью Розмари. Все-таки есть нечто пугающее в том, как эта девица делает далекоидущие выводы из не самых значимых поступков своего отца. Стоит встретить ее с чуть более радостным чувством, чем суровая обреченность, и она решит, будто он что-то замыслил. В этом отношении она еще хуже своей старшей сестры, которая, слава Богу, замужем, вернее, слава Богу, нечасто видится с родителями. При всем желании Алун не смог бы объяснить, почему от требовательного дочернего внимания ему делается неуютно.
В гостиной мать и дочь очертили пространство маленького женского анклава на коврике перед камином и низеньком журнальном столике, обозначив границы кофейными чашками, жестянкой печенья, коробкой шоколадных конфет, упаковкой салфеток, сумочками, маникюрным набором, корзиной для бумаг, картой окрестностей и десятком брошюр местных агентств недвижимости. Алун подумал, что если продержаться первую минуту, то, возможно, все будет хорошо. Благополучно преодолев двадцать футов минного поля от двери до камина, он обнял дочь. Объятие, как всегда, было по-отечески теплым.
— Хорошо пообедали? — спросила Рианнон, когда Алун ее поцеловал.
— Не очень. Впрочем, вполне сносно. Мыс тобой как-нибудь туда сходим.
— Ты видел Чарли? Хочешь кофе?
— Нет, спасибо. Да, он там был. И Питер тоже.
— Неужели? — заинтересованно спросила Рианнон. — Как он выглядит?
— Честно говоря, так себе. Сильно растолстел. Узнать, правда, можно.
— Надо же! Впрочем, тощим он никогда не был.
Розмари, копия матери, только посмуглее и покрепче, ждала, пока родители закончат разговор. Много лет назад ей сообщили, что в далеком прошлом, еще до встречи с отцом, у ее матери был роман с университетским преподавателем по имени Питер Томас. Никто не знал, слышала ли Розмари о каких-либо подробностях или догадывалась, но сейчас она стояла с невозмутимым видом. Показав на один из буклетов, она сообщила:
— В пять часов мы с мамой едем в Кинвер-Хилл — смотреть дом с застекленной верандой шведского типа и необычным садом, обнесенным изгородью. Ты как раз вовремя, подбросишь нас.
— В самом деле? Интересно, как бы вы обошлись, если бы я не приехал?
— Взяли бы такси, что мама и делала всю неделю, пока ты раскатывал по пабам и везде, где заблагорассудится. Ну давай, скажи, сколько домов ты посмотрел?
— О Господи, даже не знаю. Немного. Чем меньше, тем лучше. Может, три? Я в этом ничего не понимаю. Что бы ты ни говорила, поиски дома — женское занятие.
Алун старательно прятал радость от того, что его не попросили отчитаться о проведенном времени, хотя слова дочери его несколько задели.
— Значит, ты хочешь сказать, что мы должны подыскивать жилье и еще получать удовольствие? Так вот, дорогой, от этого дома ты не отвертишься. Вернее, от двух домов. Есть еще один, на Мэри-Твидлейн, туда мы поедем к шести, да, мама? — Розмари пролистала брошюрки. — Просторный зал с резным викторианским камином. Мама говорит, что ты планируешь посетить здешние исторические и живописные места. — Последнее предложение она произнесла с резким валлийским акцентом, довольно убедительным, учитывая, что она никогда не жила в Уэльсе. — Мы-то поедем поглазеть на достопримечательности в другой раз, но дело в том, что ты не сможешь осматривать дома в Педварсенте и Холланде, пока изучаешь нравы Барджменз-Рау и напиваешься с его обитателями. Так что, папа, приготовься к тому, что следующие два дня будешь искать дом вместе с нами. Тебе не удастся сбросить все на маму, пока я здесь. Понятно? Ты меня слышишь?
Алун молча кивнул. Как же им не нравится, когда ты делаешь что-нибудь для себя, без их участия, даже если просто просматриваешь газету! Зря он рассчитывал, что уклонение от домашних дел станет дополнительным бонусом к путешествию в поисках Уэльса. Кстати, при нынешнем раскладе вышло не четверо против одного, а скорее четыре с половиной: Рианнон, которая украдкой ему подмигивает, сошла бы за половинку, а Розмари — за четверых.
Вообще-то в ее выпаде против отца не было никакой злобы, наоборот, чувствовалась своего рода привязанность, только вот смысл сказанного от этого не менялся. Перед тем как выйти из гостиной, Розмари подошла к Алуну, обняла его и поцеловала в щеку, улыбаясь ласково и в то же время неодобрительно. На большее он и не рассчитывал.
Когда Чарли Норрис заметил, что у самого маленького человечка в подводном железнодорожном вагоне лицо сделано из ковра, он решил, что пора сматываться. Он дернулся в темноте, несколько раз с шумом втянул воздух, поднялся и снова рухнул на кровать. Страшно хотелось пить. Рядом с постелью на низеньком столике стояло несколько стаканов с водой, но не успел Чарли взять хотя бы один, как ему в руку вцепилось какое-то странное создание с длинными и узкими челюстями. Оно крякало скрипучим голосом. Чарли закричал (или так ему показалось), рванул вверх, словно пловец, выныривающий на поверхность, и проснулся по-настоящему.