— Я — вряд ли, но ты же совсем другое дело. Ты у нас не женщина — кремень, так что ограничься.
— Ну ладно, — смирилась польщенная Тамарка. — Если ненадолго — смирюсь.
Уж очень ей хотелось выглядеть сильной, а, спрашивается, зачем? Но с другой стороны, уже утомила сказочка про женскую силу, которая в слабости. Это то же самое, что сказать: в покорности сила раба. Попробуйте, догадайтесь, кому выгодна такая формулировка — рабовладельцу или рабу? Думаю, это будет несложно, поскольку ответ очевиден. То же и с женской силой, которая якобы в слабости. В слабости ничего нет, кроме слабости, а сила — это только сила, если мы о ней речь ведем.
Как бы там ни было, Тамарка успокоилась и смирилась. Я же, едва отделалась от нее, тут же позвонила Розе, поскольку всей душой стремилась на волю.
— Роза, — сказала я, — звони мне на мобильный, как только Пупс заявится домой. Он уже вышел, значит, скоро будет.
— Если не завернет куда-нибудь опять, — горько вздохнула Роза.
Я вспомнила, как Пупс заверял меня в том, что уже почти вылечился, и сказала:
— Не завернет, к тому же сегодня такой день, ты лежишь в постели с легким сотрясением мозга. Такое не часто бывает, так что, думаю, он придет.
— Надеюсь, — еще горше вздыхая, ответила Роза.
— Смотри, не забудь мою просьбу. Как только явится, сразу звони.
— Хорошо, — пообещала Роза.
После этого я уселась за рабочий стол Пупса придумывать причину, по которой оказалась закрыта в его кабинете. Должна же я выдвинуть Пупсу хоть какую-то версию своего пребывания здесь!
Думала старательно. Ничего умного, вынуждена признать, в голову не шло. Все мысли не те. Никакой оригинальности. Иной раз так удачно соврешь, аж душа радуется, а тут — ну заклинило. Только и крутится в мозгах: «Полезла под стол, а тут ты пришел».
Зачем полезла под стол? И почему, когда он пришел, я оказалась в шкафу?
Долго я мучилась, благо времени свободного завались. И даже нащупала кое-какую приличную мыслишку, но в это время зазвонил мобильный.
«Как далеко шагнул прогресс, — раздражаясь, подумала я. — Раньше волком выла бы в пустом кабинете, а теперь ну просто соскучиться не дают».
Звонила Маруся. Приличная мыслишка, конечно же, сразу покинула мою голову, зато Маруся здорово развлекла. Вопила эта несчастная не своим голосом.
— Старушка! Старушка! — вопила она. — Я его задержала! Я прямо вся его задержала! Епэрэсэтэ!
— Кого? — изумилась я.
— Да Пупса же! Ты же прямо вся меня просила! И я изловила его, хоть и отчаянно сопротивлялся Пупс.
Пришлось силу применить!
Услышав о Марусиной силе, я запаниковала. Пупс такой субтильный, эта слониха может запросто ему что-нибудь поломать, что-нибудь очень нужное.
— Где Пупс? — в смятении закричала я.
— В чулане сидит! — торжествуя, сообщила Маруся. — Ха-ха, старушка, он прямо весь там и сидит! Я его перехитрила!
«Круг замкнулся, — подумала я. — Пупс в Марусином чулане, я в его кабинете».
— Маруся, — простонала я. — Отпусти несчастного Пупса. Пускай он скорей едет к своей Розе.
— Как это — отпусти?! — возмутилась Маруся. — Целый час ловила его, а теперь — отпусти?
— Какой час, Маруся? Любишь ты преувеличивать.
Час назад я лично разговаривала с Пупсом.
— Ну, может, и не час, разве в этом дело? Требуешь от меня невозможного.
— Марусенька, зайчик, отпусти Пупса, — взмолилась я.
— Нет уж, старушка, приезжай и прямо вся сама отпускай его. У меня рука не поднимется, к тому же я потерпела от него. Он так, подлец, сопротивлялся, будто я не в чулане его просила посидеть, а в крокодиловой яме. А когда услышал, что сидеть придется недолго, всего лишь до твоего прихода, и вовсе взбесился. Наварил-таки мне фингал. Мерзавец! Ты слышишь, старушка, повадился фингалы прямо всем варить — Розе наварил, мне наварил… Нет, старушка, приезжай, пускай и тебе наварит.
Я пришла в ужас.
— Бог ты мой, постыдись, Маруся, что движет тобой. Какие-то фингалы…
— Не какие-то, а мои, то есть мой. И как я его получила? Ловила старалась Пупса, а ты прямо вся теперь обижаешь меня — говоришь: отпусти. Я прямо вся тебя не понимаю.
— Марусенька, да, ты поймала его, умница, а теперь отпусти.
— И это вся благодарность?
— Нет, не вся, остальная благодарность впереди, Марусенька. А пока только устная, спасибо тебе, клянусь, я тебе очень признательна, ценю твою ловкость, а теперь отпусти человека. Он устал, весь день работал, пускай идет домой. Да что там у тебя за стук?
— Да это же Пупс назад просится!
— Надеюсь, ты его не связала?
— А это мысль! — обрадовалась Маруся. — Можно и кляп вставить.
— Тебе не стыдно? — попыталась воззвать к ее совести я. — Как ты завтра будешь человеку в глаза смотреть после всего этого?
— Ой, совсем смотреть не буду, — посетовала Маруся. — Стыдоба.
— Вот и отпусти его.
Маруся без всякой причины потеряла терпение.
— Старушка, — завопила она. — Я с тобой не в бирюльки играюсь! Знаешь, с каким трудом мне дался этот Пупс? Я просто узнать его не могла, как сопротивлялся стервец. Сначала просила его по-хорошему, потом в ухо дала, так нет же, не понял, пришлось руки крутить. В общем, я изрядно упрела, старушка, и просьбы твои мне слышать обидно. Я руку на мужчину подняла! На мужчину руку из-за тебя подняла, задавила в себе все святое, а гы мне так запросто — отпусти.
С какой стати? Век бы у себя его держала теперь, да так и быть, отпущу, когда приедешь.
Тут уж и я вышла из себя и завопила:
— Да как ты, дурища, не поймешь, что не могу я приехать к тебе! До тех пор не могу, пока Пупс будет в чулане сидеть.
— Почему? — изумилась Маруся.
— Да потому, что я сижу в его кабинете, — вынуждена была признаться я.
— И что?
— Закрытая сижу на все замки и выйти до тех пор не смогу, пока Пупс меня не откроет. Ну, не меня, конечно же, а свой кабинет.
Маруся мгновенно прониклась моим горем и жалобно заскулила:
— Ой, да как же тебя угораздило-то, старушка? Как же Пупс тебя закрыл? Нарочно, что ли? Ах он изверг! — уже зверея, воскликнула она. — Ну я ему, епэрэсэтэ, сейчас покажу!