И все-таки...
И все-таки, невзирая на четкую, ясную, откровенную показуху, царившую в храме преподобного Ассорти, несмотря на то, что его духовная «доктрина» представляла собой всего-навсего жуткий, жеваный-пережеваный компот из рыночного варианта дзен-буддизма и дворовой версии даосизма, а также на то, что его методы совращения паствы не оставляли никаких сомнений в продажности, — так вот, невзирая на все вышеуказанное, Дов все равно ощущал могущественную эманацию магической силы, исходящую от общины.
«Они верят во всю эту дребедень! — догадался он. — Они на самом деле во все это верят, а искренняя вера — один из самых главных источников волшебства. Разве я вправе всерьез винить преподобного Ассорти за то, что он знает своих прихожан как облупленных, что он дает им то, чего они хотят, больше того — то, в чем они нуждаются? Конечно, у большинства из них в голове кисель, и преподобный Ассорти играет на этом и то и дело подыскивает новую упаковку для одного и того же старого доброго товара, дабы не потерять аудиторию. Он умница, они счастливы до соплей, „Э. Богги, Инк.“ получает свою долю прибыли, но...
... но разве на самом деле нам нужно приобретать богатства таким способом?
Разве мне нужно становиться главой корпорации, имея поддержку со стороны кого-то вроде преподобного Ассорти? Даже если бы все это не пахло так дурно, разве бы я пожелал остаться хоть в мизерном долгу перед преподобным Ассорти?
Служба была в самом разгаре. Дов встал, подошел к преподобному, промямлил что-то насчет сообщения на пейджер, связанного со срочным вызовом, и скоропостижно ускользнул.
Дов, всегда любивший уточнять, сожжены ли за ним мосты, или они, напротив, находятся в превосходном рабочем состоянии, позвонил преподобному Ассорти из кофейного бара в аэропорту. Разговор у них получился самый что ни на есть сердечный. Преподобный был — сама доброта и понимание. Он целиком и полностью поддержал мнение Дова о том, что им непременно нужно будет встретиться, продолжить и завершить деловой разговор в другой раз — с помощью телеконференции. Он заверил Дова том, что вся община будет молиться за выздоровление Эдвины или за ее мирную кончину — в зависимости от того, какой путь для нее определила вселенная. Недолгая беседа с преподобным Ассорти оставила у Дова теплое, уютное чувство, хотя тут дело скорее было не столько в преподобном, сколько в том, что Дов нечаянно пролил немного кофе себе на брюки на самом видном месте.
Дов ожесточенно вытирал ширинку очередной бумажной салфеткой, когда Амми вдруг настойчиво завибрировал у него под рубашкой.
— Ну, что еще? — сердито осведомился Дов, вытащив из-за ворота разбуянившуюся побрякушку.
— О, ничего особенного, — протянул Амми. — Я, видишь ли, просто подумал, окончательно ты сбрендил или нет, когда опрометью ускакал от преподобного Ассорти. Ты небось думаешь, что этот парень не увидел тебя насквозь и не распознал твое, шитое белыми нитками объяснение типа: «Прошу покорно простить меня, но мне надо бежать, потому что я оставил кошку на плите!»? Может быть, ты думаешь, что он — из тех людей, которых просто хлебом не корми, а дай им, чтобы их почаще бросали, типчики вроде тебя, которых внезапно охватили — мамочки родные! — морально-этические соображения?
— Я? Бросил его? Ради Бога, Амми, ты преувеличиваешь. Мы с ним — партнеры по бизнесу, а не любовники! Неужели тебе нужно описывать происшедшее, как разрыв помолвки?
— Ты покинул его, когда он стоял в ожидании возле алтаря, — ответил неумолимый амулет. — Кроме того, это Лос-Анджелес. Бизнес здесь — любовь, любовь здесь — бизнес, по крайней мере — в мире шоу-бизнеса. Когда ты ретировался в самом разгаре спектакля преподобного Ассорти, посвященного подсчету очков, это было равносильно пощечине. Хуже того: это был удар по его . самолюбию. Разве ты не знаешь, как относятся артисты к тем зрителям, которые выходят из зала во время представления? Ты задел его чувства. Просто он профессионал высокого класса и сумел не показать этого.
— Да перестань ты! Ничего такого и в помине не было. Ушел и ушел. Я же сказал ему, что у меня срочное дело.
— Да? А почему тогда ему не ляпнул что-нибудь вроде того, что тебе немедленно надо вымыть волосы, но при всем том ты надеешься, что вы останетесь друзьями? О! Почему ты не сказал ему: «Дело не в вас, дело во мне»? Очень важно, между прочим, говорить именно так. В противном случае все не выглядит официальным разрывом отношений. — Амми, разыграв смущение, потупил взор и, нарочито плохо подражая голосу Дова, добавил: — Дорогой, нечестно так связывать тебя. Думаю, нам обоим стоит увидеть и другие религиозные культы.
— Послушай, мне совершенно все равно, что ты там болтаешь. Мне кажется, я его вовсе не обидел и не настроил против себя. И даже если бы настроил! Честно говоря, я не слишком уверен в том, хочу я его поддержки или нет!
— Ты ее ой как захочешь! Ты, мягко говоря, возжаждешь этой поддержки, когда твоя дражайшая сестрица выхватит ее у тебя из-под носа, — съехидничал Амми. — Pecunia non olet, зайчик. Денежки не пахнут и власть тоже — и не важно, каким образом они добыты. Готов побиться об заклад: Пиц даже сильно напрягаться не придется, когда она будет перетаскивать преподобного Ассорти на свою сторону. Вот когда ты пожалеешь, но к тому времени будет слишком поздно и слишком погано.
Дов фыркнул.
— Пиц? Я тебя умоляю! Даже если бы она и собралась заграбастать преподобного Ассорти для себя (а я сильно сомневаюсь, что у нее для этого хватит пороха), ей стоит только глянуть на весь его антураж — и она с воплями умчится прочь искать спасения в горах. Она к вере относится серьезно, это я тебе точно говорю. Даже мельчайшие намеки на показуху вызывают у нее подлинное осуждение. Как-то раз, когда мы были маленькие, мама взяла нас на венчание в епископальную церковь, и Пиц непрерывно ныла про то, что там, дескать, слишком сильно размахивали кадилами — слишком фривольно, улавливаешь? И если ты думаешь, что во мне взыграли этические соображения, ты бы на ее этические соображения посмотрел. Эта девица по сей день девственна!
— Больше нет, — сообщил Дову Амми.
— Это ты говоришь.
— Нет, это она говорит.
— Что?! — Логика настойчиво подсказывала Дову, что амулет скорее всего лжет. Амми разозлился на него за то, что он не сумел уболтать преподобного Ассорти, и теперь хотел отыграться. Это правда, правда... или нет? — Когда она тебе сказала? И как? В лицо?
Амми ухмыльнулся.
— А как же еще? Не за спиной же у меня шушукалась. Спины, как тебе известно, у меня нет.
— Да я не про это... Если это правда — а я не верю в это ни на йоту, — как же ты об этом узнал?
— Интересное кино! А кто у нас здесь средство связи — я или ты? — с явным злорадством полюбопытствовал Амми. — Информация — это моя жизнь.
— Подобные новости не выкладывают в Интернет. Погоди. Я скажу иначе. Это не та новость, какую моя сестрица Пиц выложила бы в Интернет. И даже если бы это было так, у тебя доступа к Интернету нет, и вообще у тебя ни к чему нет доступа, кроме пылинок в моем кармане, с тех пор, как мы вылетели из Майами.