А вдруг от него не уедешь? Иначе — зачем браслет? Вдруг это только предлог, чтобы за ней подсматривать? Какие такие враги у Сьяны? Она никому не нужна.
Сьяна вертела браслет в руках: украшен очень умело, тонкой резьбой по металлу. И Башня на этом браслете стоит себе на земле. А под куполом видно мозаику. Но это уже слишком мелко.
Возку хотелось, чтобы Сьяна заснула. Он покачивался, постукивал камешками под колесами, даже пытался петь стариковским скрипучим голосом. Но Сьяна не засыпала. С каждым отрезком пути в ней нарастало чувство стыда и плескалось внутри, как горькая смесь Крутиклуса.
Какая же Сьяна дурная! Неумная и нелепая.
Светила уже сменились. Над дорогой повисла Луна. Лунные блики, дрожа, заглядывали в окошко и тревожили воспоминания — те, о которых Сьяна давно постаралась забыть.
…Она случайно вернулась в каминную залу. Найю, совсем еще маленькую, уже отправили спать. А Сьяна сама ушла. Ей не нравились сказки, она не любила слушать, как рассказывает Веренея.
Не так, не так. Ей не нравилось, как Веренея смотрит. Временами она смотрела пристально и внимательно, когда, как ей казалось, Сьяна этого не замечает. Но Сьяна всегда замечала, беспокоилась, даже пугалась: что Веренея хочет в ней разглядеть? Что-то такое, о чем Сьяна не может знать.
Веренея ее не любила? Сьяна привыкла так думать. И отвечала тем же: в раннем детстве — послушной лестью, когда подросла — недоверием. И не очень грустила, когда Веренеи не стало. Но плакала, сильно плакала — чтобы Ковард увидел.
Ей кажется или нет, что тьма за окном стала гуще? И Луна погрустнела…
Ковард, Найя, сверхмастер Мирче; и еще этот лекарь Крутиклус, который похитил мальчика, — слишком много для бедной Сьяны. Для одинокой Сьяны.
Разве какой-то браслет скрасит ее одиночество?
От расстройства ей привиделись огоньки. Мерцают, как красные угли.
Надо же, она помнит, как в камине мерцали угли. И помнит слова Веренеи, обращенные к Коварду:
— Солнце еще пять раз должно изменить свой цвет — и ты станешь взрослым мужчиной. Сьяна тоже станет большой. Тебе уже не стоит так много с нею играть.
— Но, мама, с ней интересно!
— Учись обходиться без Сьяны. Она уедет отсюда, когда превратится в девушку.
— Пусть бы она осталась!
— Нет, она не останется, — голос Веренеи стал непривычно жестким. — И ты дашь мне слово, что никогда — слышишь, Ковард, — не будешь думать о Сьяне как о своей невесте.
— А я и не думаю, — маленький Ковард был удивлен.
— Не думаешь — и не надо. — Веренея обхватила сына за плечи. — У Сьяны своя судьба. И она не может пересечься с судьбою Коварда. Запомни мои слова. Ты не должен жениться на Сьяне.
Сьяна неловко попятилась. Веренея услышала. Обернулась и посмотрела — прямо Сьяне в глаза. И ничего не сказала. Ни словечка — для Сьяны.
* * *
Красные точки не отставали. И Сьяна вдруг ощутила навязчивый запах гари. Где-то горит трава? Она высунулась в окошко:
— Ельнец, ты что-нибудь видишь?
Ельнец не стал отвечать и хлестнул лошадей. Кажется, он был испуган.
Сколько еще им ехать? В темноте не поймешь. Стало совсем темно. И Луна, как назло, исчезла.
Но они уже далеко, далеко от столицы: Сьяна так много вспомнила!
Ох, опять эти красные точки.
— Ельнец, что это?
Кучер сплюнул:
— Кажется, плешеродцы.
— Плешеродцы? Их много?
— А кто же их разберет. Может, два или три.
— Они на нас нападут? — Сьяне сделалось страшно. До сих пор она только слышала о плешеродцах.
— Достаньте-ка мой арбалет. Там, под сиденьем.
— Но я не умею стрелять.
— Ничего. Как припрет, сумеете. Смотри-ка! Обнаглели. Вышли ближе к дороге.
— Ельнец, я не сумею. Я только в детстве стреляла. Ковард…
— Важни, скорей! Заряжайте!
Сьяна, почти не думая, нацепила браслет (руки должны быть свободны) и схватилась за арбалет. Тетива была слишком тугой, стрела не слушалась пальцев. Неуверенность и бессилие заставляли страх разрастаться. Он просочился наружу. Красные точки — словно в ответ — начали приближаться.
— Как там, важни? Готовы?
Сьяна теперь различала не только красные точки, но и плотные тени.
— Нет, я не могу. Мне не хватает сил.
Ельнец выругался, бросил вожжи, на ходу перебрался в возок, перехватил арбалет у Сьяны и стал его заряжать. За окном мелькнула темная тень.
— На лошадь прыгает, сволочь, — Ельнец выставил арбалет в окно и попытался прицелиться.
Лошадь дико заржала. Возок завалился от резкого торможения. Сьяна слетела с сиденья. Ельнец выронил арбалет, поминая всех мелких Духов.
— Под сиденье, важни! Прячьтесь!
Сьяну било, как в лихорадке. Снаружи возникло бешеное движение. Затем послышался стук копыт, и просвистела стрела. Жалкий собачий визг… Сьяна вцепилась в Ельнеца, но тут же разжала пальцы. Знакомый голос сказал:
— Тайрэ чуть-чуть опоздал: кто-то увел плешеродцев. Замешкался лишь один — и получил угощение. Жаль! У Тайрэ много стрел.
Дверца дернулась и открылась. Тайрэ сунул голову внутрь:
— Тайрэ так рад, что встретил добрых попутчиков. Остаток пути до усадьбы он проедет вместе со Сьяной.
— Сверхважни, хорошие вести. Вашему верному другу только что донесли: недалеко от поместья, где проживали Моховники, селяне нашли плешеродцев. То, что от них осталось.
— Кто это здесь появился? Кажется, мой советник? — принцесса прикинулась удивленной. — Вовремя. Очень вовремя. Я так жажду рассказов! И некоторых объяснений. — Палец в красной перчатке дернулся.
Крутиклус почуял неладное: Аллибинда не в духе! Впрочем, он полагал…
— Сверхважни, Крутиклус к вашим услугам. Понимаете, что это значит? Подстреленные плешеродцы? Недалеко от поместья, где проживали Моховники? Это не Ковард, сверхважни (пусть о нем заботятся Духи!) и не его дозорные. Значит, кто это сделал? Не иначе, Тайрэ возвратился. Никто другой не сумел бы. Мы ведь этого ждали. Мы много для этого сделали. Мы своего добились, — Крутиклус стал заикаться.
На лице принцессы появилась улыбка — та самая, неповторимая, которой боялся Крутиклус.
— Не хочет ли мой советник поцеловать мне ручку? — принцесса сделала вид, что снимает перчатку. — А я вот очень хочу пощекотать ему шейку. — Крутиклус попятился. — Пусть ему будет приятно.
— Сверхважни чем-то расстроена… Разочарована… — Крутиклус пятился дальше и дальше, пока не прижался к стене.