В частности, банальные шелковые простыни, которые всегда ассоциировались у меня с мещанским укладом жизни, вошли в нее раз и навсегда после той самой ночи, когда мой бывший муж Серж не поздравил меня с днем рождения.

К тому времени мы были женаты уже три года. Сейчас мне кажется, что три года с Сержем – это огромный срок, тогда я думала, что мы познакомились только вчера. Да, я строптивая жена, да, у меня необыкновенное самомнение, но базируется оно на том, что я действительно умею все и хочу научиться еще большему. А Серж с его непонятным background и тягой подмять под себя все цивилизованное человечество всегда пытался доказать мне мою несостоятельность. Проблема была только в том, что мы любили друг друга. Называйте это как хотите, но большей страсти в жизни ни у меня, ни у него не было. Иногда мы даже дрались – не по-смешному, с кулачками, затрещинами и шишками, – наши драки составили бы неплохой архив семейных неурядиц, которые могут быть урегулированы при помощи кухонного ножа, пресса для бумаг, бутылки шампанского, использованной не по прямому назначению, и так далее. Все эти мелкие разногласия разрешались между простынями. Нам было очень хорошо в постели.

В день моего двадцатисемилетия Сережа, проснувшись, поцеловал меня в щечку и сказал:

– Любовь моя, высыпайся, вечером встретимся в Gaudi, я тебе позвоню.

– До вечера, сладкий мой, – пробормотала я. К тому времени у нас сложилась традиция: чтобы получить подарок, мне нужно было засунуть руку под подушку. Там я находила часики, колечки, кредитки и прочие приятные вещи, которые помогали пережить моральную травму еще одного прожитого года жизни или просто очередного Нового года. Я терпеливо дождалась, когда захлопнется дверь, аккуратно подсунула руку под подушку, но ничего не нащупала.

На этот раз подарка не оказалось. Забыл или забил? Этот вопрос повис неприятным грозовым облаком в моей голове. Он терзал мое сознание весь день и немного вечер, пока мы не встретились в Gaudi для того, чтобы отметить вдвоем мой «грустный праздник». Я все еще надеялась на подарок. Серж молчал. Ни на закуску, ни на десерт он не преподнес мне никакого сюрприза, хотя я была открыта для подношений. Конечно, мое женское «я» тактично пыталось дать понять, что презент все-таки нужен. Я терпеливо рассказывала Сержу о том, кто позвонил, что подарил, как поздравлял (конечно, половину выдумала, чтобы не продешевить). Он терпеливо слушал и не говорил ни слова по этому поводу, только произносил короткие и емкие тосты, абсолютно в своем стиле: «Желаю тебе любить меня всегда; выпьем за тебя; ты лучшая из женщин; мне не хватало тебя всю жизнь; спасибо твоим родителям…» и так далее. Словом, когда мы приехали домой, у меня почти стерлись зубы, так я ими скрежетала. Но открыто показать свое недовольство я не могла, потому что знала, что он скажет: «Неужели я мало для тебя делаю?» Он делал для меня много: он меня кормил, поил, одевал и возил отдыхать, к тому же у нас был ребенок Настя, для которой он делал то же самое. Если бы я попросила Сережу уделить Насте еще и немного времени для личного общения, думаю, он сказал бы, что я совсем зажралась, «ну, реально». Поэтому я всегда пыталась сохранить мир до последнего, то есть до момента, когда никаким усилием воли нельзя было остановить словесный напор, пытающийся пробить плотину моего молчания. Не хотелось, чтобы день рождения закончился скандалом, тем более что я слышала в новостях, будто самым частым в мире орудием убийства для женщины является сковородка. Я удивилась, потому что испытывала особую страсть к посуде при решении семейных конфликтов и думала, что это очень индивидуально и характерно именно для меня.

Когда мы вернулись домой, Серж запустил свою пятерню в мой загривок и легонько лизнул мои губы, – он отлично знал, что после этих простых манипуляций во мне зажжется огонь желания, – глаза продадут меня, как бы серьезно настроена я ни была. Серж прижал меня своим телом к стене, опираясь на правую руку, левой он массировал мой затылок и нагло смотрел мне в глаза, его язык напористо и нежно раскрывал мои губы и разжимал рот, проникая внутрь и заставляя забыть о неподаренных драгоценностях.

«Черт с ними, это все бред, я хочу его» – это были не мысли, это были ощущения моего тела.

Не могу сказать, сколько длилось то, что он мне подарил, но после того, как я пришла в сознание, я почувствовала, что моей левой руке неудобно, и провела ей по простыням, чтобы найти предмет, который мешал мне. То, что почувствовала моя ладошка, было настолько гладким и идеальным, что я зажгла свет, чтобы увидеть, на чем же все-таки мое тело приходит в себя. Оно покоилось на бордовых шелковых простынях, и, похоже, ему это нравилось, а на моем запястье переливался рубиновый браслет. Тогда я вспомнила, как удивилась, что Сережа держит мою руку и что-то пытается на нее надеть, – мы обычно не увлекались садомазо.

Я взвизгнула от радости и прижала к себе подушку, под которой лежала красная коробочка с бантиком. «Какая я дура (нормальная женщина должна произносить эту фразу не менее пятнадцати раз в день), как я могла так плохо думать о нем!» Пальцы тем временем лихорадочно развязывали бантики… Так и есть! Сережки! Уау! Я знала! (вранье, уже потеряла надежду). Серьги – его коронный подарок, я часто называла его Серж, и он любил дарить сережки, всегда приговаривая: «Это чтобы ты не забывала, как меня зовут!»

В соседней комнате мой неповторимый Серж, Сережа, Сереженька смотрел хоккей. Лед был голубой, диван – бежевый, бедра Сережи – ярко-синие, обмотанные полотенцем Версаче. Все в порядке, я не потеряла разум.

– Сереж… – Я тихонько позвала его, он махнул рукой, мол, иди сюда. Я присела к нему на колени и разрыдалась. – Я думала, что я тебя теряю, спасибо, это так красиво и так гармонично.

Он погладил меня по голове.

– Не плачь, дурочка, иди в ванную…

Я послушно пошла, там меня ждал шелковый дизайнерский халатик с ручной вышивкой, того же цвета, что и белье на нашей кровати. Шелка были именными – из галереи госпожи Ястржембской… Сюрпризы закончились.

А жизнь продолжалась. Вскоре после этого мы с Сергеем решили расстаться. Конечно, не из-за того, что нам стало неуютно на шелковых простынях, скорее, нам просто стало тесно в одном пространстве.

Но с тех пор я не признаю никакого другого белья, кроме шелкового. Думаю, если жизнь моя повернется так, что я буду не в состоянии покупать себе шелковое постельное белье, я научусь сшивать мамины шелковые платки до размеров простыней, наволочек и пододеяльников или найду поденную работу на фабрике шелковых изделий, чтобы иметь возможность подворовывать обрезки от пижам, простыней и покрывал… Второй день после свадьбы Миши Шопенгауэра дал мне надежду на то, что по крайней мере ближайшее будущее мне удастся провести в привычной обстановке и на моих любимых простынях.

Гонорар

Миша пришел ко мне в офис так же неожиданно, как и в первый раз. Одет на сей раз он был менее экзотично, но все равно вызывающе. Подозрительно скромные черные брюки и кипенно белая рубашка, на манжетах которой были выклеены какими-то камнями маленькие скорпиончики. Меня было уже трудно удивить, поэтому я, со знанием дела кивнув в сторону скорпиончиков, произнесла: