Подразделения бригады, конечно, пополнили. С этим пополнением в Васину роту пришёл красноармеец Юлиан Пасечный — мужчина в возрасте, но малообразованный. Он оказался «земляком» Одинокова: какое-то время жил на той же улице в Москве и даже работал в школе. Василий зазвал его к себе, расспрашивал о новостях Москвы: сколько народу вернулось, каковы бомбёжки, как там с едой и мануфактурой. Пасечный всё ему добросовестно рассказывал.
Их часть стояла теперь на границе Калининской и Смоленской областей, среди лесов, болот и рек. Наступать не удавалось. В атаку ходили ежедневно, как на работу в шахту Метростроя, и точно так же прогрызали за «рабочий день» лишь несколько метров. Клали сотни жизней то за рощицу из пяти деревьев, то за один какой-то разрушенный домик.
Однажды Василий «увидел» внутренним взором своим, что завтра сложит свою головушку его земляк, Юлиан Пасечный…
— Вы, Юлиан Петрович, прожили большую жизнь, — заметил Василий.
— Да не, ну… — засмущался Пасечный.
— Всё же не мальчик уже. Много у вас было всякого, и раздумий, и бед.
— У нас жизнь простая, товарищ лейтенант.
— Давайте без званий, мы же договорились.
— Спасибо вам, товарищ… Василий Андреевич. Вот вы со мной по-настоящему. А так у нас что, анекдоты и охальство. А ведь под смертью ходим. Страшно.
— Почему страшно? Расскажите.
— Как рассказать про такое? Страшно не что грешил, а что не каялся.
— Неужто грехи есть?
— У всех есть, Василий Андреевич. У нас в Талицах церковь сломали. Красивая была. Главку ей отломили. Мой грех.
— Вы ломали?
— Нет, но я смолчал. Потом в Москве ломали, я молчал, Василий Андреевич. Вы человек молодой, а с понятием. Первому вам говорю. Жалко церковок.
— А сами в церковь ходили в Москве?
— Нет. Мой грех…
Они замолчали. Лошадки неспешно шагали по раскисшей дороге. Юлиан держал вожжи. Везли больше тонны разного груза, полученного на интендантских складах в Старице. Василий специально взял в ездовые Пасечного, чтобы поговорить с ним в связи с его близкой гибелью без посторонних ушей. И саму поездку спешно организовал ради Пасечного, узнав, что постоянный ездовой свалился с малярией. Теперь, когда разговор дошёл до грехов, он призадумался, как вести беседу дальше.
— Пасха была в Москве замечательная, — тяготясь молчанием, сказал Юлиан.
— Что же в ней было замечательного?
— Разрешили крестный ход. Со свечами дали ходить, хоть и светомаскировка. В прошлом году запрещали. Хотя тогда светомаскировки-то не было! А свечи гасили в руках. Кто если поёт, на тех кричали. Чтоб тишину не нарушали. А теперь на Пасхальную ночь отменили комендантский час. По радио сообщили: празднуйте. Удивительно.
— Вы ходили?
— Нет, мне Марья говорила, соседка. Сказала, всё было, как на параде.
— Что на параде?
— В ноябре парад был. На Красной площади. Сняли маскировку. Теперь на Пасху тоже без маскировки! Марья говорит, оба раза Господь не попустил, чтоб Москву бомбили.
— Отчего ж вы в церковь не пошли?
— Боязно. Вдруг заметят, скажут, что нельзя… Мой грех…
Документы эпохи
Из Послания И. В. Сталина — У. Черчиллю
29 марта 1942 года
…Выражаю Вам признательность Советского Правительства за заверение, что Правительство Великобритании будет рассматривать всякое использование немцами ядовитых газов против СССР так же, как если бы это оружие было направлено против Великобритании, и что британские военно-воздушные силы не преминут немедленно использовать имеющиеся в Англии большие запасы газовых бомб для сбрасывания на подходящие объекты Германии.
По нашим данным, не только немцы, но и финны могут начать применение ядовитых газов против СССР. Я бы хотел, чтобы сказанное в Вашем послании о Германии насчёт ответных газовых атак против Германии было распространено также на Финляндию на случай, если последняя нападёт на СССР с применением ядовитых газов…
Понятно, что, если Британское Правительство пожелает, СССР готов в свою очередь сделать аналогичное предупреждение Германии, имея в виду возможное газовое нападение Германии на Англию…
Несколькими днями раньше в расположение их части приплёлся, и уже не в первый раз, дед по прозвищу Феррон. Его привечали: местный, знаток лесных тропок и всех особенностей рельефа — для любого военного находка. Он любил посидеть с бойцами, покалякать о том, о сём. Жил на селе, там особо-то поговорить не с кем. А тут такая благодать: к нему всё внимание.
Юлиан Пасечный сразу к нему прикипел. В армию его призвали в Москве, и служил он среди городских — но сам-то был деревенский! Поэтому деда этого очень любил.
Василий наблюдал, как Юлиан восхищался и радовался, когда дед рассказывал про постройку моста через Волгу. Там, где дед в молодости жил, Волга была узенькая, перепрыгнешь без разбега, но всё ж таки река, и почва вокруг болотистая. Устали мужики крюка давать в объезд, заказали в местной управе мост. При царе дело было.
— В уезде разработали проэкт, — слово «проект» дед произносил через «э», — утвердили его в губернии. Мост-то — тьфу, а смотри-к ты — проэкт! Фу ты, ну ты! Получили патент на рубку леса. Нарубили. Напилили. Обстрогали. Всё сами! Ждём подрядчика. Подрядчика нет. Лето проходит.
— Во порядки были! — весело закричал кто-то из молодых. — А у нас в райцентре мост понадобился, в месяц поставили!
— Ха, в месяц, — вертел головой другой. — Помните, Яхромский мост взорвали? Не деревянный небось. Железобетон. Так его зимой! В мороз! Без механизмов! Обратно возвели за неделю. А ждали бы царского подрядчика, остался бы фронт без дороги.
— Вы, сынки, слушайте, пока помню, что говорю, — скрипел дед. — Ждём, значит, подрядчика. Осень. Дело к дождям. А в холодный дождь — какое же строительство?..
Вообще-то на переднем крае всегда шёл бой. В небо беспрерывно поднимались световые ракеты, велась артиллерийская и пулемётная перестрелка. Люди: разведчики и снайперы, пехотинцы и танкисты — работали, а отработав «смену», шли отдохнуть «в тыл», за 200–500 метров от передовой. Поскольку армия продвигалась вперёд медленно, сумели наладить быт. Жили не только в палатках, но и в тёплых блиндажах. Доставка питания стала регулярной: получали мясной суп, мясо, кашу, масло, сахар…
Сейчас они все сидели в большой солдатской брезентовой палатке, лил дождище — и это ещё август, а не осень! — и проблемы крестьян, со страхом ожидающих дождя, который помешает им поставить столь нужный мост, были всем понятны.
— …И стукнула в голову мужику нашему, Савелию Тупицыну, мысля, — продолжал Феррон. — Скажу вам, он такое сочинил, чего никто другой бы не смог… А табачку нет ли у вас? Я свой дома забыл.