– Тетя, – шепотом сообщает женщина. – А папа в кабинете. Лежачие они у меня. Вот так и живем. Так что мечты мои поменялись. Убраться отсюда мечтаю подобру-поздорову в однокомнатную светлую квартиру в тихом зеленом районе.
– Да как же в однокомнатную? – ахает Анна Николаевна. – Вас же трое!
– Вы разве не объяснили? – обращается хозяйка к риелторше. – Я же просила, ну сколько можно повторять…
– Да не успела я, – отмахивается та.
– Я буду переезжать… после них. После того, как они…
– Не продолжайте, понятно, – кивает Анна Николаевна, – значит, откладывается на неопределенное время. Позвольте мне невестку сюда привести, узнать ее мнение.
Анна Николаевна все больше склоняется к тому, что съехаться надо с обиженной сыном невесткой и внучкой. Когда-то ей казалось, что они друг друга понимают и откровенны во всем. Потом, узнав правду, устыдилась своего кокетства и пустой болтовни о детских годах своего успешного мальчонки, о его глазках-вишенках, о дрессированных крысах, которых он сажал себе на плечи (получались прямо-таки эполеты с кисточками). И это в то время, когда молодая женщина, оберегая ее, молчала о синяках и ссадинах, полученных в награду от супруга. Хорошенькая у них была дружба – упоенная гордостью свекровь и загнанная в тупик невестка. Ах, дура, дура! Но все же – если б теперь – теперь, когда все известно! – они смогли бы зажить вместе и при этом не маячить друг у друга перед глазами, а по-человечески – и под одной крышей, и врозь – это было бы правильно. Но согласятся ли ее девочки? И осилят ли они ремонт?
Зато, если – да, квартира-то, квартира! И время терпит – ведь какой плюс!
– Так я позвоню, мы на днях подойдем, – воодушевленно обещает Анна Николаевна, – может, заодно занести вам продукты или лекарства? Вы не стесняйтесь, мне это несложно. И живу неподалеку. В любую минуту, если что.
– Спасибо, – шепчет женщина, – вы не думайте, доктор говорит, скоро уже…
– Вариант ненадежный, в смысле времени, – оправдывается риелторша, – зато она хочет однокомнатную и небольшую сравнительно доплату. Вы и в ремонт уложитесь, и еще кое-что может остаться.
Так-то оно так. Но подъезд! Каждый день читать эти лозунги. И перекрытия деревянные. Думать есть над чем.
Между тем обеденное время подошло, можно сделать передышку. Только не забыть купить четвертушку черного к обеду. У булочной давно не виданная картина – коляска детская. Ведь сколько раз им говорят: крадут детей, нельзя оставлять. Находятся все-таки отчаянные. Коляска раскачивается, видно, проснулся младенец, сейчас закричит. Надо быстренько подкачать, а там и мать выбежит, видно, у бедняги совсем положение отчаянное, одно дитя дома не оставишь, а без хлеба не проживешь. Она осторожно, не заглядывая в кузов, чтоб не напугать проснувшегося ребенка, покачивает поручни. Из нутра коляски слышится страшная косноязычная брань: «Пошла вон, карга, уродина, воровка лишайная!» Из-за поднятого колясочного верха тянется к ней длинное взрослое перекошенное уродливое лицо. «Простите, простите», – шепчет она неслышно, голос сел от внезапности, ноги подкашиваются. Не может она теперь идти в теплое магазинное нутро, кто его знает, может, инвалид нажалуется матери, или с кем он там, и они оба примутся ждать ее у выхода, и набросятся вдвоем, один словами, другой с кулаками. Приходится идти в обход, к далекой хлебной палатке.
Дома, в чистой пустой тишине, сердце постепенно успокаивается. Анна Николаевна тщательно моет руки, аккуратно промакивает лицо влажным полотенцем, чтобы, освежаясь, не растягивать кожу. Наливает себе полную миску густого овощного супчика. Что может быть лучше с холода – супчик с круглым черным, еще горячим хлебушком. Чуть-чуть посолить, корочку потереть чесночком. Благодать.
И еще одно дело. Впрочем, так, пустячок, безделица для души. Раз в год, в самый мертвый, а следовательно, и в самый дешевый сезон, отправляется она в путешествие. Вот уже двенадцать путешествий на ее счету. Двенадцать стран, тщательно изученных предварительно, обсмотренных вдоль и поперек по карте, а потом воплотившихся во всей своей все равно неожиданной красе, как к ней себя ни готовишь. Год строгой азартной экономии (все, что подкидывают дети, не тратить, обходиться пенсией, и только) зато в ноябре – две чудесные недели, приключения на каждом шагу, новые лица, запах чужих морей. Она, путешествуя, ведет подробнейшие дневники, каждый раз по толстенной тетради исписывает. Нет-нет, да и заглянет потом, перечитает, порадуется. Внуки когда-нибудь прочтут. Не понравится – выкинут. А может, пример будут брать. Молодость-то прожить нетрудно. Дурацкое дело нехитрое. Ты поди старость проживи, чтоб быть людям интересной, нужной, чтоб самой не скучать.
В турагентстве светло, радостно от ярких плакатов. Пусто. Не сезон. Девочки радуются ей, как родной.
– А мы уж ждем, когда вы к нам заглянете. У нас для вас вот сколько всего.
Девочки знают ее вкус, они тоже охвачены азартом – нарыть что-то нереально дешевое и до невозможности интересное.
Они пьют чаек, разглядывают проспекты, рассказывают между делом – Катенька о разводе, потому что дальше так невозможно, и уже не ей, а ребенку, у ребенка невроз, нужен покой; Жанночка о поисках жениха – какие все несостоятельные в морально-этическом плане, жлобы и сволочи, думают, что всю жизнь будут молодыми и сильными, что им только весна и будет улыбаться. Рассуждают о диетах. Анна Николаевна очень рекомендует раздельное питание – ничего нет проще и эффективнее.
– Ну вам-то что волноваться, при вашей-то стройности! – завидует Жанночка. – Мне бы вашу фигуру – мечта!
– В вашем возрасте, Жанночка, я была очень даже пышечкой. Тогда были другие стандарты. Худые женщины не котировались. В них было что-то ненадежное. То ли дело румяные круглощекие спортсменки – само здоровье. Впрочем, женщина, пока она остается женщиной, входит в любой образ, на любые жертвы идет.
Они прощаются до скорого свидания, решение следует принимать со дня на день. Вечерком надо будет посидеть над проспектами и атласами, а тут еще возможные звонки по коту, да и всякое непредвиденное, которое тоже приходится учитывать при такой активной жизни.
Свет становится зыбким, смеркается. Надо сосредоточиться, чтоб аккуратно, шажок за шажком, добраться до родного подъезда и перевести дух.
Ох! Дома и стены помогают, и тьма не страшна. Управилась. Теперь вечер прожить. Он долгим не будет, дел-то полно.
Вот и звонок. Для взрослых рановато. Вряд ли еще с работы добрались. Анна Николаевна догадывается, кто это может быть. У нее опыт. Каждый раз, как расклеит какое объявление, первые звонки – детские.
– Ал-лё! Это зоопарк?
Ну вот. Хоть бы что-то новенькое придумали.
– Да! – отвечает Анна Николаевна. – Это зоопарк. Вы не ошиблись.
– А почему, а почему тогда, – давясь от смеха, тренькают девчачьи голоски, не в силах остановить подготовленную шутку, – а почему тогда осел у телефона?