— Я знаю, — соглашается она и смотрит на Ричи с загадочным видом.
— А, кроме любви, она еще чем-нибудь занимается? — спрашивает Ричи. — Думается мне, она работает в наркобизнесе.
— Она занимается всем понемногу. Всего она мне не говорит. Я подчиненная и знаю только, что у нее немало дружков в политических кругах. И подруг тоже. Жены сенаторов, бывшие проститутки, шлюхи всех мастей.
— Ладно, — говорю я — Ты хорошая девочка. Кто будет следующим? После Гаи?
— Не знаю. Честно. Она сейчас проворачивает и другие операции, но я не в курсе.
— Что-нибудь с атомной бомбой? — предполагаю я — Такого рода извращенки, как правило, занимаются шпионажем. И весьма успешно, так как не теряют голову при виде смазливого мужика.
Она помалкивает.
— Ладно, — заключаю я. — Пока ты останешься здесь. Будешь жить с нами. И не бойся, тебя больше никто не тронет. Мы, по правде говоря, предпочитаем настоящих.
Она не возражает.
— Пойду приготовлю ужин, — говорит она.
— Хорошая мысль, — замечает Ричи.
И мне, и ему понятно, что сегодня уже поздно для новой вылазки. А завтра будет видно.
Донна идет на кухню и начинает греметь кастрюлями, при этом страшно ругается, так как все ужасно грязное. Эта крошка чертыхается как сапожник.
Не знаю, что она там готовит, но пахнет вкусно. Еще пятнадцать минут мы с Ричи сидим и плюем в потолок, наконец она появляется.
— Вот, — говорит она. — Спагетти и яичница с ветчиной. Будете есть ложками, ни одной вилки я не нашла.
— Сойдет, — кивает Ричи. — Я так голоден, что вполне могу обойтись и пальцами.
Я сдвигаю все ненужное со стола, а она приносит сковороду с яичницей, которая источает восхитительный аромат.
Садимся за стол. Забавная троица. Ричи и я все еще в женских тряпках, она — в банном халате с красным поясом. У нее немного припухла щека, в том месте, куда я ее ударил, и садится она с большой осторожностью. Мне немного стыдно, но если бы я не сделал этого, мы бы не продвинулись ни на йоту. Я просто уверен, что ей явно не хватает папаши, который бы лупил ее время от времени по заднице.
Мы болтаем, словно старые друзья, потягиваем виски с содовой — самый здоровый напиток, который можно найти в Америке.
Затем настает время ложиться спать. Если помните, в этой конуре имеется два дивана. Само собой разумеется, нашу малышку Донну никак нельзя оставить без присмотра. Как бы мы ни подружились, ей снова может взбрести в голову убежать.
Я сдвигаю диваны рядышком и кладу матрацы поперек. Получается одна большая кровать. Ричи берет простыни и начинает стелить.
— Готово, — говорит он. — Вы — в центр, а мы по краям.
Она протестует.
— О! Вы все не уйметесь. Я думала, с этим покончено.
Я вспоминаю, что заглотил шесть сырых яиц, полагая, что они мне понадобятся, и теперь понимаю, что в них полным-полно витаминов и гормонов, так что намерения мои вполне очевидны.
— Мы вас даже пальцем не тронем, — заверяю я. — Будем спать, как три любящих сестры. К тому же, завтра будут новые заморочки — мы должны быть в форме.
Она ничего не говорит и идет в ванную, чтобы приготовиться ко сну. Мы раздеваемся. У нас есть пижамы: красного шелка для Ричи, желтого — для меня; они просто восхитительны, как и все остальное. Может, у нас одни и те же привычки, но Ричи тоже надевает лишь верхнюю половину. Я люблю, когда ноги свободны под одеялом.
Донна возвращается. Она подобрала волосы наверх, и ей можно дать не больше шестнадцати. На ней все тот же халат.
— У меня нет пижамы, — говорит она. — Я не могу спать так.
— Снимите халат, — советует Ричи. — Мы не дадим вам замерзнуть.
— Да, но на мне больше ничего нет, — говорит она.
— Ну и что. Мы закроем глаза. Ложитесь.
Она плюхается на кровать и переваливает через меня, чтобы оказаться посередине. В комнате совсем темно — лишь бледный квадратик света возле окна. Я слышу, как Донна дышит. Она не шевелится, но наверняка не спит. Ровно через десять минут она начинает протестовать.
— Мне слишком жарко, — жалуется она.
Одним взмахом ноги я отшвыриваю одеяло, Ричи делает то же самое; из этого следует, что мы лежим тесно прижавшись друг к другу, и нам ничто больше не мешает. Проходит еще пять минут, и она начинает тихонько копошиться. Поворачивается в сторону Ричи. Я уже начинаю привыкать к темноте и смутно различаю ее очертания. Ричи недвижим.
…………………………………………………………………………………………………………………………
Ну вот, все довольны. Это не значит… Вы, наверное, думаете, что я вам все это рассказываю из порочных побуждений, а дело так и не двигается. Но сами посудите, в каждой профессии есть свои теневые стороны, и я начинаю понимать, почему в мире так много сыщиков, частных, да и всяких других.
И потом, это придает нашей истории местный колорит…
ХIII
Итак, ночь прошла недурно. К моменту, когда солнце, протиснув свой лучик меж двух кирпичных стен, направило его нам прямо в лицо, мы испробовали все. Мы лежим с Донной в обнимку, параллельно друг другу, но в разных направлениях. Ричи дрыхнет, ему это полезно. Она вся размякла, как кисель. Мои ощущения таковы, что если сравнить молотилку с тем, что со мной произошло, — это все равно, что сравнить надувной матрац с каменным ложем. Но вы же знаете, сколько во мне энергии, поэтому я встаю и быстро одеваюсь.
Выхожу купить что-нибудь пожрать. Поутру в Вашингтоне трудно себя скомпрометировать. На улице лишь негры, самки да самцы, делающие покупки для своих хозяев. Я не рискую встретить кого-нибудь из знакомых. Но, похоже, я рискую чем-то большим.
— Дай-ка мне, — беру я газету у уличного продавца.
Броский заголовок. «Фрэнк Д. ударил ножом китайца».
Черт. Я просто в шоке. Они проставили только первую букву фамилии — это доказывает, что мой папочка еще имеет вес в этом городе. Но нужно что-то делать. Я быстренько возвращаюсь назад.
Вхожу, заметьте, без стука. И напрасно. Дело в том, что мой братец только что проснулся, а так как Донны нигде не видно, я заключаю, что она под ним.
— Ричи, — говорю я ему, — вылезай оттуда и слушай.
— Я и так могу слушать, — возражает Ричи. Донна ничего не говорит, только вздыхает — ох… ах… и больше ничего.
Я показываю заголовок Ричи. Донна не может его видеть, ей не до этого.
— Я без очков не вижу, — говорит мой братец.
Я сую ему газету прямо под нос. На сей раз он подскакивает.
— Черт, — кричит он и пытается освободиться, но Донна цепляет его, и он падает обратно.
— О! Донна, — стонет он, — дайте мне одеться. Фрэнк сменит меня.