— Нож, — заявил так и бормотавший чего-то себе под нос Хэйргрув, — куда выгоднее с точки зрения устрашения. Право, я удивлен, что вы не знали этого.
— Неужели? — оглянулся на него Огилви. — В чем, в чем, а по части устрашения ИРА весьма преуспела. Кстати, обыкновенно они делают это с помощью заминированных автомобилей и прочих подобных штучек — пытаются взорвать королеву-мать или целый квартал правительственных учреждений, не говоря уже об излюбленных злачных местах оранжистов. Заминированные автомобили и пластит — вот их визитные карточки. Единственное, чего мне до сих пор не приходилось видеть, — это попыток нашинковать человека мясницким ножом. Тем более тогда, когда под рукой надежное огнестрельное оружие.
Хэйргрув покраснел до корней волос и снова понес какой-то вздор, но Огилви его не слушал. Он внимательно осмотрел промокший плащ и сунул «Макаров» обратно в карман.
— И еще, Бога ради, объясните мне, зачем ей понадобилось тащиться обратно под дождь, чтобы прятать это на дне ручья? Никаких следов крови на плаще нет, тогда как их не могло не остаться, если это она заколола Беккета. И уж тем более я не могу себе представить, чтобы она снимала плащ и прятала его вместе с пистолетом до того, как убить его ножом. И тем не менее на плаще крови нет, а на юбке и блузке — предостаточно, а ведь они были под плащом. Чушь какая-то…
Беннинг, с другой стороны, был заляпан кровью аж по самые плечи. Имелась, конечно, записка, в которой тот объяснял, что поскользнулся и упал в лужу крови, пытаясь помочь Беккету, но что-то в этой записке смущало Огилви — вместе с другими не укладывающимися в общую картину мелочами. Он повернулся к адъютанту.
— Мне нужна подробная биографическая справка как по Бренне МакИген, так и по Седрику Беннингу. — Голос его был таким же ледяным, как ручей, в котором кто-то спрятал плащ и пистолет МакИген. — Я хочу знать, кто возил их в детских колясках и что они ели на ужин, когда им исполнилось пять лет. И я, черт подери, хочу получить все это позавчера!
Адъютант бегом бросился к вертолету, в котором осталась рация.
Огилви повернулся и зашагал обратно в лабораторию, а в сердце его крепло леденящее убеждение в том, что Тревор Стирлинг отправился в прошлое вдогонку не за тем террористом…
Примерно сто шестьдесят километров отделяет шотландский Стирлинг от древней, основанной еще Шестым римским легионом цитадели в пограничном английском городе Карлайле — именно туда, решил Стирлинг, направлялся Арториус. Правда, подсчет в километрах смутил его хозяина — тот, разумеется, не имел ни малейшего представления о метрической системе и отказывался думать в метрах, сантиметрах или километрах. Стирлинг сообразил, что это ему гораздо проще думать в милях, футах и дюймах — как человек двадцать первого века он хоть имел о них представление. К тому же мыслить в древних мерах длины было бы куда безопаснее: один-единственный ляп в присутствии Бренны МакИген…
Поэтому он осторожно, но все же впустил в свое сознание понятия Анцелотиса, пересчитав расстояние от Стирлинга до Карлайла в милях — по прямой и приблизительно, конечно. Само собой, Анцелотис и Арториус не называли его Карлайлем, к чему Стирлингу — опять-таки ради безопасности — стоило привыкнуть. Они называли его Кэрлойл. Покопавшись в памяти, Стирлинг вспомнил, что римляне дали зимнему укрепленному лагерю название Люгвалиум, которое позже преобразовалось в Кэр-Люгвалид. И уж этот самый Кэр-Люгвалид, постепенно сократившийся до Кэрлойла, находился в районе западной оконечности Адриановой стены на границе с Шотландией. Еще немного напрягшись, припомнив все, что говорили ему в университете и даже в школе, на экскурсиях, в музеях, даже в кабаках, ему удалось выудить еще несколько деталей и присовокупить их к воспоминаниям Анцелотиса.
Между Кэрлойлом и побережьем располагалось еще два форта, имевших для римлян гораздо меньше значения, нежели сам Люгвалиум, служивший Шестому легиону главной базой в зимнее время года этак со сто двадцать седьмого нашей эры. Эта цитадель Арториуса вот уже три с половиной столетия контролировала перекресток основных проложенных римлянами дорог, соединявших Англию и западную Шотландию. Стирлинг не сомневался, что для бриттов он имел не меньшее стратегическое значение, чем прежде для римлян.
— Верно, — подтвердил король Гододдина. — На всем севере не найдется крепости крепче Кэрлойла. Пока мы удерживаем Кэрлойл, саксам не получить серьезного преимущества над северными королевствами бриттов. Из Кэрлойла и Гододдина мы в состоянии отразить любую армию, что попытается вторгнуться в наши пределы с севера, юга, запада или востока, и саксам это прекрасно известно. И ирландцам, и пиктам. Зачем, ты думаешь, Кута ищет союза с Рейгедом? Он надеется прощупать нашу оборону под Кэрлойлом, изыскать способ оттяпать нашу крепость своему папаше — это развязало бы ему руки на юге, да и на севере дало бы преимущество.
Что ж, сообразил Стирлинг, не самый глупый ход со стороны Куты — с учетом того, что саксам не видать свободы действий на севере Англии до тех пор, пока тридцать шесть крепостей и укрепленных пунктов на стенах Адриана и Антония остаются в руках бриттов. Эти крепости обрекают на неудачу любые передвижения саксонских войск, позволяя бриттам наносить молниеносные удары из любой цитадели от Фирт-ов-Форт на восточном побережье до заливов Солуэй и Клайд. И как, интересно, быстро перемещается тяжелая кавалерия? Приняв за отправную точку скалу замка Стирлинг, он решил, что путешествие в Кэрлойл займет у них не меньше трех дней. Да нет, больше: с учетом того, что Арториус упорно вел свой отряд на юго-запад по построенной еще античными римлянами, но очень даже неплохо сохранившейся дороге, самый кратчайший путь им не светит…
Он не имел ни малейшего представления о том, как далеко на запад придется им забрать, прежде чем повернуть через горы на юг. Впрочем, поразмыслив над этим немного, Стирлинг пришел к выводу, что путь, по которому проходила древняя дорога, вряд ли сильно отличается от современных магистралей: ведь препятствия на пути строителей одни и те же вне зависимости от эпохи. Тем более если к препятствиям этим относятся горы. Значит, им придется проделать едва ли не половину пути до атлантического побережья и только потом поворачивать на юг через один из перевалов.
Черт, да так они и в три дня не уложатся — если, конечно, он не слишком ошибся при пересчете расстояния на мили. Допуск, конечно, тот еще: все его расчеты основывались преимущественно на песне, которую горланили как-то раз в пабе двое подвыпивших американских солдат: «Миль по сорок день за днем на бобах одних живем — эге-гей, слава армии моей!» При этом ему приходилось еще вводить поправку на скорость конного марша, тогда как привычнее было бы представить себе перемещение на машине… ну, в крайнем случае на армейском грузовике.
Стоит ли удивляться тому, что Арториусу так не терпелось скорее выступить в путь…
Сама по себе верховая езда тоже оказалась делом далеко не простым. Стирлинг обнаружил, что может соснуть на несколько часов, предоставив справляться со всем Анцелотису, и все равно путешествие было утомительным. Когда последние лучи солнца погасли за холмами, кавалеристы нарубили в лесу смолистых сучьев и продолжили путь при свете факелов. Да, без факелов им пришлось бы туго. Горы заволокло облаками, совершенно скрывшими луну, так что всадники едва видели друг друга, не то что дорогу. За эту показавшуюся Стирлингу бесконечной ночь его уважение к катафрактам выросло в несколько раз. Единственное, что он нашел положительного в усталости, — так это то, что она помогала легче передавать бразды правления Анцелотису.