Грохнула дверь, и из подъезда вылетел Викочкин старший, Артем. По его хитрой плоской мордочке сразу было видно, что Артем – большой, как бабушки говорят, безобразник. Это он разукрашивал стены и жег кнопки в старом лифте. У нового было какое-то спецпокрытие, маркер его не брал, выцарапать тоже не получалось, а железные кнопки отказывались плавиться. Поэтому Артем не ездил на новом лифте из принципа.
Он заметил торчащий в середине клумбы пучок разноцветных фломастеров и тут же его выдернул. Остальные дети синхронно глянули на него исподлобья и продолжили заниматься своим делом – вешать на кусте сирени котенка. Синего, игрушечного.
Артем снял колпачок с самого толстого фломастера, подошел к подъездной двери и кривым почерком вывел на ней соответствующее слово. Получилось хорошо и отчетливо. Артем подул на надпись, чтобы не смазалась, и начал рисовать рядом что-то не менее крамольное.
И вдруг голова его, схваченная чьей-то рукой за завихрение волос на макушке, гулко стукнулась об дверь. Безобразник вырвался, обернулся и увидел Таньку из соседнего подъезда, которая буквально несколько секунд назад расставляла среди цветов флакончики со своей безопасной, сладкой и липкой косметикой. Артем оттолкнул Таньку, но она, посвистывая вечно сопливым носом, опять надвинулась на него и опять, изловчившись, стукнула головой об дверь.
Другие дети в полном молчании присоединились к Таньке, и вскоре Артема уже сосредоточенно возили носом, щеками и лбом по разрисованному участку двери. Фломастер черными полосами оставался на потной коже.
Краем глаза Артем заметил, что к крыльцу подошли шесть ног – две человеческие, в растоптанных туфлях, и еще четыре белых собачьих. Он призывно завопил, хотел даже крикнуть «помогите!», но это было как-то по-дурацки, будто в кино. Дети расступились, пропуская театральную старушку. Она посмотрела на размазанную надпись на двери, и рот ее выгнулся сердитой скобкой вниз. Старушка схватила безобразника за футболку и начала трясти, все сильнее и сильнее.
– А-а-а! – орал Артем, который уже по-настоящему испугался.
Вечный студент Олег издалека увидел у подъезда низкорослую группку, над которой отчаянно взлетали мальчишечьи руки, а потом заметил и клумбу, похожую одновременно на фрагмент Ботанического сада и на место, где разбился школьный автобус. Под длинными лапами повешенного синего кота цвели розы и куклы, лежали мордой в землю мягкие игрушки, торчали джойстики и мобильные телефоны. А вокруг газона тоже цвел дикий, оранжево-красно-лиловый забор.
Дворовая общественность, занимавшаяся перевоспитанием безобразника Артема, внезапно повернула головы в его сторону.
– Вы… чего? – упавшим голосом спросил Олег.
Артем, воспользовавшись паузой, попытался удрать, но другие дети крепко ухватили его за руки, и за одежду, и даже за ноги – кто куда дотянулся. Запищал домофон, дверь открылась, и группа неторопливо проследовала в подъезд. Олегу тоже пришлось пойти за ними – чтобы показать, что он ничуть не боится, а просто наблюдает за ситуацией. А еще он очень хотел домой.
Лифт призывно распахнулся. Олег ошалело смотрел в его сияющее нутро: там кто-то расклеил по стенам открытки с отпускными видами, а с зеркала свисали переливающиеся елочные бусы.
Артема безмолвно потянули внутрь.
– Не хочу! – крикнул он и успел уцепиться рукой за гнусно-розовую стену, но театральная старушка шлепнула его по пальцам, и группа втиснулась в лифт. Олег на всякий случай поднялся на несколько ступенек, всем своим видом (по возможности безразличным) показывая, что он тоже не хочет. Дети и старушка, утрамбованные в кабину, смотрели на него. Кажется, они даже не моргали.
Двери захлопнулись, и лифт уехал. Олег бросился вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки и надеясь обогнать этих ненормальных, если они вдруг отправились на его этаж.
Но на родной площадке никого, слава богу, не было. И из шахты не доносилось ни звука – как будто сверкающая «адова машина» исчезла где-то между этажами.
Дома Олег сразу уселся за компьютер, и к нему быстро вернулось веселое и скептическое настроение. Интернет, как всегда, словно отменил все происходящее по эту сторону монитора. Олег во что-то поиграл, что-то посмотрел – а потом, когда за окном внезапно образовалась ночь, стал сочинять ироничный текст для блога о дворовом безумии. Клумба, утыканная самым дорогим, шизофренические цвета и молчаливые сознательные пионеры и пенсионеры, мутузящие юного вандала. Вот оно, благоустройство города, о котором столько жужжат вокруг, причем силами самих жителей, наших дорогих москвичей. Им сказали «начни с себя» – они и начали…
Закончив очередной пассаж, Олег услышал непонятное шуршание. Шуршало где-то в подъезде, а на часах между тем было уже полвторого. Заинтересованный Олег подкрался на цыпочках к входной двери, заглянул в глазок… По лестничной площадке неторопливо двигалась человеческая фигура. Олег тихонько приоткрыл дверь – и увидел Викочку, в цветастом рыночном халате, со шваброй в руках. В полвторого ночи Викочка мыла пол в подъезде, причем даже не на своем этаже.
У самой Олеговой двери стояли пластиковое ведро и лиловый флакон. Викочка мыла пол с лавандовым шампунем, обещавшим волосам блеск и объем – об этом крупными буквами было написано на упаковке.
Викочка выпрямилась, скользнула по соседу безразличным взглядом. Ее потное лицо выражало удовольствие от тяжелого, но важного труда. А глаза смотрели бездумно и непонятно, словно была Викочка иностранкой или слабоумной. Скорее второе, с досадой подумал Олег, на которого явление Викочки в ночи произвело такое же гнетущее впечатление, как практически ритуальное запихивание ее сына в лифт.
Некстати возникший в мыслях вечного студента лифт внезапно пришел в движение. Викочка тем временем подхватила ведро и отправилась вниз. Она, видимо, начала уборку со своего девятого этажа и постепенно спускалась. Швабру Викочка несла на плече, как винтовку.
В нескольких шагах от Олега звякнул и открыл двери лифт. Никто не вышел. Олег даже заглянул на всякий случай в кабину – там все было по-прежнему: открытки, бусы на зеркале. И на пол вдобавок кто-то уронил растрепанную гвоздику, красную, сразу напоминавшую о государственных праздниках и почему-то о мавзолее. Олег хмыкнул и направился обратно к своему тамбуру.
И тут сзади хлопнуло. Зажужжали ролики – и снова хлопнуло. От первого хлопка Олег подпрыгнул на месте, на второй все-таки обернулся, хотя очень не хотелось.
Двери лифта разъезжались, а потом стремительно закрывались. Черт его знает, что в нем сломалось, но сейчас он был похож на одно из тех морских животных, которые вместе с безостановочно глотаемой водой затягивают в пасть корм. Ни секунды не сомневаясь, что его хотят сожрать, Олег метнулся в квартиру. Лифт хлопал дверями еще двадцать секунд – Олег зачем-то считал, стоя в маленькой прихожей и глядя на успокоительно тикающие бабушкины часы.
Ремонт дополз уже до последнего, шестого подъезда. Двор сиял. Заборы, бордюры, лавочки – все вдруг вспыхнуло, как лихорадочный тропический закат. Шеренги сурово поджавших губы пенсионеров красили то, что осталось, в малиновый, бирюзовый, розовый. Точно главной мыслью их было – все цвета есть, все пока доступны, а значит, надо брать.