– Ну, допустим, – начал сдаваться я, – а кто второй дуэлянт? Опять Снегирев, он же кого-нибудь застрелит! И хорошо, если Эдика…
– Пистолеты будут заряжены холостыми, – успокоил меня и себя Эдик.
– Он и из незаряженных застрелит!
– Соперника я найду, есть один на примете… – сказал Икс Игрекович. – Тут нужен тип нахрапистый, нагловатый… знаю я одного такого.
– Я тоже, – сказал я и посмотрел на Эдика. Теперь, когда сговорились, он был готов откликаться на шутки, и засмеялся.
– Ну, что – по рукам! – провозгласил он. – А сценарий лучше бы уже завтра…
– Завтра сценарий будет, – сказал я. – А вот руку-то вам я не пожму.
– Почему? – удивился Эдик.
– Чтобы не оставлять отпечатки своих пальцев! – пошутил я и… почувствовал, что уже самому себе надоел сегодня своими шутками…
После ужина сел сочинять, представил золотую осеннюю рощу, вдоль нее проселочная дорога, а по дороге, пыля – карета, запряженная четверкой коней…
Представил заснеженную поляну… скинутые на снег шубы и целящихся друг в друга молодых людей с непокрытыми головами…
Представил горный утес… внизу быстрая река, а на утесе две фигуры в белых офицерских кителях… вот блеснули на солнце клинки… один пошатнулся, клинок выпал у него из руки, офицер сделал несколько нетвердых шагов, зажимая на груди рану и…
Позвонил Эдик.
– Привет.
– Привет.
– Ты что – заболел?
– С чего ты взял?
– Ну… голос у тебя такой…
– Сейчас посмотрю в зеркало. Ах, голос в зеркало не видно! А какие еще недостатки надо исправить, чтобы ты со мной мог говорить? Может быть, сменить фамилию? Что-нибудь попроще – Гернфельд-Заяузский тебя устроит?
– Ну, я смотрю, голос у тебя…
– Голос… в образе я! Пишу сцену дуэли! Ты же знаешь… впрочем, ты не знаешь: когда Горький описывал драку, он со стула упал! Такую боль почувствовал, будто его ударили… а может, и вправду, кто-то подкрался и…
– Хотел узнать, не нужно ли чего? – завиноватился Эдик.
– Нужно! – рявкнул я. – Чтобы мне не мешали! Когда я выполняю ваше же задание!
Я веселился, и, как всегда, непонятно для других.
– Эдик, все нормально, – снизошел я. – Трудимся. Сегодня вечером черновичок Игрек Игрековичу… то есть, Икс Игрековичу подкину.
– Ну, все, все – не мешаю! – дал задний ход подельник.
«Беспокоится старый хрыч!» – понял я. Как говорится: доверяй, но проверяй. А проверять пока нечего. Написать сцену дуэли легко, трудно – чтобы она была выполнима в условиях, которые для начала и необходимо придумать. Должно быть все просто, наглядно и возможно к реализации. Чтобы потом говорили: что тут выдумывать-то?! На телевидение, помню, пришло письмо из Астрахани: «Приезжайте к нам на День города, а сценарий мы уже написали: слева на сцену выходит Петросян, справа – Винокур и говорят что-нибудь смешное». А кто это «что-нибудь смешное» напишет? А если кто-то напишет – понравится ли артисту? А если понравится, артист должен выучить, проверить на публике и, если номер смешной, он к вам приедет… и будет читать старье! А новый номер постарается «накатать» и показаться с ним в наиболее популярной телепередаче.
Сценарий… Во Дворце съездов на праздновании 300-летия Российского флота Пахмутова с Добронравовым опоздали, и – на сцену выпихнули меня! После председателя Совета Федерации! В первых рядах военные атташе разных держав, я читаю по бумажке, в зале смеются, а они головами вертят – не поймут, потому что подумали, что я тоже какой-то чиновник. А если бы сначала Юлиан спел про Россию… Пахмутова с Добронравовым тогда его, молодого, везде с собой таскали. И что примечательно: при советской власти до Пахмутовой рукой не достать, потом, в перестройку – на маленькой ткацкой фабрике в крохотном зальчике мы с ней вместе выступали; а развалили Союз, потоптались на его обломках и… никуда не денешься без «надежда – твой компас земной!». То же и с Зыкиной… Народная СССР, Герой Соцтруда, подруга Фурцевой – в конце восьмидесятых в ДК ЗИЛа, в малом зале. Большой закрыт, в фойе – репетиция кружка бальных танцев, а в малом: сначала я со своими рассказиками, потом – народная артистка со своим ансамблем. А когда потоптались на обломках, спохватились и – вновь артистка, на большой сцене, потому что если страна великая, должны быть у нее и…
Сценарий… Скажи конферансье зрителям, что сейчас вы умрете от смеха, и самый смешной монолог прозвучит вполсилы. Потому что ждать будут черти что!
Сценарий… Включил телевизор без звука… Проверенный способ создания художественных произведений: смотрю на безмолвные картинки и… как бы улетаю в безмолвное пространство.
Мне вообще иногда кажется, что жизнь на Земле – это проекция жизни, нами не видимой, как луч кинопроектора высвечивает на белом экране подобие жизни, так и…
Два раза выходил на балкон, смотрел сверху на большой дуб слева… на большой пень от недавно спиленного шикарного каштана, справа. Своим великолепием он затенял угловые квартиры, и в борьбе за солнечный свет погиб бесславно. Я смотрел на крыши гаражей и дальше – на засохшую красавицу березу, у которой равнодушные и невежественные люди спилили толстые ветви, чего с березой делать нельзя, и она умерла. Она даже не вскрикнула, не послала проклятье, не отхлестала ветвями нерадивых, посягнувших на ее жизнь, а тихо увяла.
Сначала предстояло выбрать место. Подходил Колонный зал – там наш красавец должен был выступать. Я с ним пересекался – он выскакивал на сцену, как застоявшийся жеребец, и, вскинув руки, в одной из которых была гитара, кричал: «Я с вами!» Раздавались аплодисменты – они бы раздались даже, если так же энергично выскочил на сцену дворник с метлой. А дальше наш гусар, отметая тех, кто выступал до него, произносил: «Ну, то, что тут выступали и пели – пусть, а мы – споем нашенское!»
Внедрившись, он начинал петь. В кулисах хуже слышно – слова я понял не все, но напор был как танковая атака. А в конце еще устроил себе скандежку, притопывая незаметно для зрителей ногой. Кто ногой, некоторые (что наблюдать особенно неловко), держа руку с микрофоном за спиной, постукивают по нему пальцем. И публика, подчиняясь ритму, послушно отбивает ладонями такт.
Колонный зал для вызова на дуэль подходил как нельзя лучше, к тому же – бывшее дворянское собрание. Но… не знаю, как другие, а я, когда выступал там, не мог отделаться от мысли, что здесь лежал мертвый Сталин в гробу. Конечно, я несоразмерно впечатлителен, мне достаточно посмотреть в морозильную камеру холодильника, чтобы представить арктические просторы и вздрогнуть: уж не простудился ли я?! Конечно, соблазнительно представить, как на сцену выходит будто бы поклонник с цветами, вручает букет, а потом неожиданно говорит в микрофон: «Милостивый государь, вызываю вас на дуэль!» Место достойное, свидетелей – уйма. Не отвертится. В газетах сразу появятся фотографии – сейчас наловчились мобильниками снимать. Я уже предвидел кричащие заголовки: «Скандал в дворянском собрании!», «Вызов на смертельный поединок!», «Позор смывают кровью!». Соблазнительно, но… опасно. Шутить со смертью, где Сталин в гробу… и другие тоже. Поэтому и трясет страну, что у могил, на Красной площади, рок-концерты устраивают. Мне за примерами далеко ходить не нужно – поехали, помню, акт техосмотра составлять церкви запущенной, загаженной: дверей нет, на стенах непристойности, мусор везде, бутылки битые… Составили акт, перед дорогой дальней обратной в кустики зашли, а один составитель задержался в храме и там пописал; когда догнал нас, объяснил: «А что – там и так все засрано!» Приехали мы в Москву, выходим из машины, а он – встать не может. Боль дикая внизу живота. Потому что те, кто гадил, по невежеству своему это делали, а он – ведал, что творил, а в пример себе, в оправдание, взял чужое невежество. Кто-то скажет: совпадение, кто-то: провидение, а бедняга – три дня в лежку. А врачи обследовали, говорят: ничего болеть не должно, все нормально!