В горнице, куда ввели Кунигундэ, не оказалось ни окон, ни дверей (она даже удивилась, как сюда вообще можно ввести!), но зато горница была полна людей. На стене висел портрет Карла Ивановича: внутренний эмигрант изображался в рост Гулливера и имел в одной руке ружье, в другой – державу. Кунигундэ усмехнулась в сердце своем. Ее усадили за стол и велели ждать. Она прождала с полчаса и уже начала не на шутку, как тот садовник, которому все цветы надоели, сердиться, когда прямо перед ней возник смертельно бледный человек в очках, в котором читатели, а также автор настоящего художественного произведения без труда могли бы узнать – и узнали – Нежданова. Кунигундэ же, понятное дело, Нежданова не узнала, потому что в той главе, где он ошивался, ее не было.
– Нежданов, – отрекомендовался вошедший.
– Скорее, Жданов, – зачем-то сострила Кунигундэ и усугубила: – Причем целых полчаса Жданов.
– Невесело как разговор начинается, – ответил Нежданов и бесцеремонно спросил: – Вы откуда такая?
– Из одной немецкой песни, – не солгала Кунигундэ. – А Вы откуда такой?
– Да я-то местный, – нехорошо улыбнулся тот, – из четвертой главы.
– Настоящего художественного произведения? – усомнилась Кунигундэ.
– А то какого? – еще хуже улыбнулся Нежданов.
– Странно… – сказала Кунигундэ, смерив собеседника взглядом и записав результаты измерений в маленький блокнот, всегда бывший при ней. – Я думала, тут такие не водятся.
– Тут всякие водятся, – уклончиво заметил Нежданов. – Даже такие осведомленные, как Вы.
– В чем же я, по-вашему, осведомлена? – продолжала наступать Кунигундэ (глупая Кунигундэ! – Авторская ремарка ).
– Ну, например, в том, что о Карле Ивановиче распускают слухи, будто он внутренний эмигрант. Вам это кто сказал? – Голос Нежданова звучал безразлично.
– Мне это… – начала было Кунигундэ, но, слава Богу, в том же духе не продолжила (ибо не совсем она простушка-то… – Авторская ремарка ), а вдруг посмотрела на Нежданова в упор и закончила: – …одна французская сволочь сказала. По имени Эдуард. Долгое время я считала его благородным. Но после того как он назвал Карла Ивановича, внутреннего эмигранта, внутренним эмигрантом, я перестала считать Эдуарда благородным и порвала с ним отношения на мелкие кусочки.
Нежданов, и без того смертельно бледный и в очках, стал еще более смертельно бледным и еще более в очках.
– Похоже, Вы действительно не совсем простушка, как только что позволил себе выразиться автор настоящего художественного произведения и как вслед за ним позволю себе выразить я…
– Автор настоящего художественного произведения, – четко произнесла Кунигундэ, – может позволить себе все, что хочет – в отличие от Вас. Ибо он тут главная власть. Или Вы со мной не согласны? (Автор сердечно благодарит Кунигундэ за произнесенное.)
– Согласен, согласен! – заюлил Нежданов. – Только вот не надо так больше – ни насчет Карла Ивановича, ни насчет благородного Эдуарда… договорились? Иначе Вы сделаете мне больно!
– Ранимый Вы! Странно только, что и упоминание Эдуарда вас ранит, – усмехнулась Кунигундэ.
– А Вы-то сами из настоящего художественного произведения? – усомнился вдруг Нежданов.
– Из настоящего, – заверила его Кунигундэ. – Просто я спала три года.
– Как Спящая Красавица? – расщедрился на комплимент Нежданов.
– Нет, как дура! – отклонила комплимент Кунигундэ.
Нежданов явно обиделся, что его комплимент не принят, и сухим, как паек, голосом сказал:
– Ну… мне кажется, инцидент исчерпан. Вы свободны – просто думайте в следующий раз хорошенько, когда говорите, – во всяком случае, когда говорите вслух.
– Мне можно вернуться в зал?
– Не стоит, – сказал Нежданов. – Лучше встретьтесь с Рединготом там, где договорились: в супермаркете «Упокой», отдел «Колготки», в половине шестого вечера.
– Вы читаете мысли? – не утерпела съязвить Кунигундэ.
– Я читаю книги, – возразил Нежданов. – Особенно те, в которых сам фигурирую. До скорого!
– До скорого, – сдалась Кунигундэ и оказалась на улице, неизвестно как туда выйдя.
Постояв у одной случайной витрины, в которой были выставлены саваны сезона, она на этот раз хорошенько подумала, прежде чем говорить вслух, и сказала вслух: «Что-то случилось с настоящим художественным произведением, пока я спала…»
И надо признаться, в этом она была совершенно права. По-другому, кстати, и быть не могло: давно прошли те времена, когда спящие красавицы имели право засыпать на годы, а потом просыпаться – и видеть, что вокруг ничего не изменилось! Причем просыпаться от поцелуя принца… хватит нам этих приятных пробуждений. Пусть пробуждения отныне будут ужасными, потому как нечего спать, когда другие действующие лица и их исполнители работают в поте лица своего (действующего). А то – ишь, привыкли: проспать тридцать лет и три года – и очнуться все еще семнадцатилетней в объятиях какой-нибудь особы царствующего дома. Нет уж! Теперь мы будем расплачиваться за свое спанье – и расплачиваться, так сказать, по-крупному. Проспал – приспосабливайся к новому и не обязательно комфортному пространственно-временному континууму, а не можешь приспособиться – вон из структуры художественного целого!
Но это я так образно, конечно, говорю: Кунигундэ никто из структуры художественного целого выбрасывать не собирается. Тем более что она – как показала нам предшествующая сцена – уже и приспособилась: молодец. То есть поняла, что так финтить, как она тут финтила, ей, скорее всего, больше не удастся. А почему – потому что Редингот (главный ее покровитель), например, давно в немилости. Хоть – пока – и не у автора настоящего художественного произведения, но уж у других-то действующих лиц – во всяком случае. Или у их исполнителей, ибо каждый знает, что это не одно и то же.
По улицам Змбрафля разгуливали мрачные мертвецы.
– Вы чего такие мрачные? – спросила их Кунигундэ.
– Вот умри сама – и поймешь, – пошутили те.
– А если серьезно? – сказала она.
– Если серьезно, то говорить надо не здесь, – шепотом сказали мертвецы и повели Кунигундэ на специальную явочную квартиру в самом центре Змбрафля.
Квартира оказалась пустой.
– Никто не явился, – смущенно объяснили мертвецы.
– Тогда не надо было называть квартиру явочной, – придралась Кунигундэ. – А кто должен был явиться?
– Все должны были явиться, – напустили туману мертвецы, однако тут же туман и развеяли: – Все подпольщики.
– А кто у нас теперь главный среди подпольщиков? – задала прямой вопрос Кунигундэ и получила прямой ответ:
– Среди подпольщиков у нас теперь главный… главная, – тут мертвецы ненадолго замялись, но разгладились, – …собака одна!