– А Вы разве чудовище? Посмотрите-ка на себя! Ну что скажете?
Сын Бернар вгляделся в родные черты.
– Нет, – сказал он смущенно, – я не чудовище. Я прелесть просто!
– Так это как раз и значит, что Вы на истинном пути!
– Правда? – недоверчиво спросил Сын Бернар, теперь уже откровенно любуясь собой.
– Правда, – кристально честно ответила падшая женщина Кунигундэ и водворила гребешок и зеркальце на место.
…ибо время разводить сюжетные нити и время сводить сюжетные нити, как мог бы сказать один более чем почтенный пророк. А пророк зря не скажет. Да и настоящее художественное произведение неуклонно приближается – уже с первой главы начиная! – к своему неизбежному концу. Так что самое время сводить сюжетные линии. А уж имеют они отношение друг к другу или нет – неважно, ибо автор настоящего художественного произведения – сводник опытный, со стажем: он сведет – глазом не моргнет! – даже то, что рядом никогда не лежало.
Признайся честно, сердечный мой друг-читатель: не казалось ли тебе в ходе неспешного этого повествования то и дело, что вон-то-вон с вот-этим-вот мне ну никак не свести? А потом ты и глазом моргнуть не успевал, как вон-то-вон с вот-этим-вот оказывалось сведено! Знай же: нет в литературе таких сюжетных нитей, которые не сумел бы свести автор настоящего художественного произведения. И не хвастовства ради говорю я это, но дабы подарить тебе ощущение надежности, ибо хорош тот писатель, который дает гарантии читателю своему. Я же как раз и даю тебе гарантии – причем все возможные гарантии! А стало быть, не опасайся, что, идя вперед с тою или иною сюжетною нитью в дрожащих руках, забредешь ты, например, в безводную пустыню, где хищные звери и жажда растерзают тебя, или в глухое болото, где комары да пиявки высосут из тебя всю твою молодую кровь, – и никто, никто не найдет твоих бренных останков. Ибо нет в настоящем художественном произведении забытых беспечным автором одиноких тропок, которые никогда не соединятся, – нет, все они, дай только срок, однажды сойдутся, чтобы образовать широкую и светлую дорогу, по каковой решительными шагами зашагает в голубые дали счастливое человечество!
Признаюсь тебе, сердечный мой друг-читатель: с молоком матери впитал в себя автор памятливость – и никогда не потеряет в бурном потоке пространственно-временного континуума ни единой упомянутой тропки, ни единой частности. Будь спокоен, мой дорогой: если в первом акте нашей жизненной драмы на стену повешено ружье, то ружье это уже через миг начнет стрелять в разные стороны, причем без посторонней помощи, – и еще задо-о-олго до последнего акта одного за другим уложит наповал не только всех артистов, но и весь вспомогательный персонал, а также всех зрителей! Чтобы светлой памяти Антон Павлович Чехов от радости крутил в гробу пируэты.
Между прочим, сведение воедино сюжетных нитей не всегда требует от писателя изворотливости – иногда оно требует просто силы. А уж силы-то автору настоящего художественного произведения – даром что покойному! – как известно, не занимать. Не захотят те или иные нити сводиться – автор их так друг к другу притянет, что мало не покажется. Он и за тем не постоит, чтобы к чертовой матери тут все нити порвать, если они добром соединяться не захотят! И пусть у героев, как у марионеток, головки-ручки-ножки в разные стороны болтаются: не желали друг другу в объятия бросаться – пеняйте на себя. Представь себе, сердечный мой друг-читатель, этакого деревянненького Хухры-Мухры, который заднюю ножку за собой тянет, а она и не поддается… – умора!
Ну да ладно… пошутили – и будет. Не готический все-таки роман выходит из-под этого резвого пера, но роман гуманистический. А в гуманистическом романе калек не бывает: тут нужны люди здоровые и сильные – духом и телом.
Когда тридцать девять кузнечиков своего счастья опустились у могилы Кикимото, случайным свидетелям этой сцены на мгновение показалось, что Испания подверглась нашествию саранчи. Впрочем, недоразумение прояснилось быстро, ибо случайные свидетели скоро узнали в тридцати девяти кузнечиках своего счастья тридцать девять братьев безвременно усопшего Кикимото.
– Если вы к безвременно усопшему Кикимото, – сказали случайные свидетели, хорошо осведомленные о событиях двадцать девятой главы, – то он давно мертв.
– Без вас знаем, – ответили как смогли тридцать девять кузнечиков своего счастья и зарыдали над могилой брата.
Случайные свидетели подошли вплотную к рыдавшим и с интересом спросили:
– О чем вы?
– А вы как думаете? – уставились на них тридцать девять кузнечиков своего счастья.
Случайные свидетели пошептались меж собой, потом вытолкнули вперед наиболее случайного, и тот сказал от имени всех:
– Мы думаем, что вы оплакиваете или своего брата, или самих себя.
Тридцать девять кузнечиков своего счастья как по команде прекратили рыдать и тоже принялись шептаться. Через некоторое время младшенький сделал шаг навстречу случайным свидетелям и произнес – тоже от имени всех:
– Вы поставили нас в тупик своим умным ответом. Мы такого от вас не ожидали… На вид вы гораздо глупее.
– Да и вы на вид не ахти, – поделились наблюдениями случайные свидетели.
После этого тридцать девять кузнечиков своего счастья крепко подружились со случайными свидетелями – и те привели их к небольшой горке раздавленной яичной скорлупы, из которой Кикимото собирался строить Купол Мира.
– Прежде тут гораздо больше этих обломков было, но потом сюда начали приходить те, у кого извести в организме не хватает… – начали грустный рассказ случайные свидетели.
– …и съели Купол Мира, – закончили за них тридцать девять кузнечиков своего счастья.
Случайные свидетели потупили взоры – словно это у них в организме не хватало извести, в чем тридцать девять кузнечиков своего счастья на мгновение их и заподозрили. Впрочем, подозрения были рассеяны сразу же: выяснилось, что Кикимото каждую ночь приходит сюда, хватает любителей извести и уводит за собой в могилу.
– У него такая большая могила?
– Да уж, простодушная Пакита постаралась на славу… – Случайные свидетели опять потупили и опять взоры, после чего промямлили: – Ходят слухи, что могила была и вообще задумана ею как братская…
– В каком смысле – «братская»? – вздрогнули все до одного тридцать девять кузнечиков своего счастья.
– В прямом, – нехотя объяснили случайные свидетели. (Кстати, чтобы и в дальнейшем не называть их этим абстрактным словосочетанием, сообщу, что их было двое и что фамилии у них были такие же, как у двух великих испанских поэтов XX века, – Мачадо и Эрнандес.) – Простодушная Пакита вырыла могилу и для Кикимото, и для его братьев – для вас, то есть… на случай чего.
– На случай – чего? – с возмущением спросили тридцать девять кузнечиков своего счастья.