Когда он вошел в дом, открыв незапертую дверь, с заднего крыльца, внутри никого не было.
Он пришел сюда, пробираясь по деревьям. Поблизости никого не было, никакого полицейского поста, никаких голосов полицейских поблизости. На самом деле, вообще никаких голосов.
Спальня была точно такой же, какой он ее запомнил. И запахи те же самые.
Кровать с высоким дубовым изголовьем была застелена мягким, искусно сшитым лоскутным покрывалом. На прикроватном столике горела небольшая бронзовая лампа, освещая все вокруг мягким теплым светом сквозь абажур из пергамента. Среди подушек в дубовом кресле-качалке лежала небольшая тряпичная кукла, самодельная, старая и полинявшая, но с аккуратно вышитыми на лице миндалевидными глазами с пуговками в качестве зрачков, розовыми губами и длинными светлыми волосами из пряжи. На небольшой книжной полке в ряд стояли книги Бертрана Денниса и Джекоба Денниса. И даже одна книга Л. Дж. Деннис о дикорастущих цветах на горе Тамальпаис и вокруг нее.
Дверь из спальни вела на кухню, божественно красивую в своей простоте, с большой черной печкой и фарфоровыми чашками, белыми и голубыми, висящими на крючках под открытыми полками белого цвета.
В стаканчиках на подоконнике над мойкой росли вьюнки, а в голубой вазе, стоящей на небольшом белом столе, росли белые и золотистые дэйзии. На стене висела картина в стиле импрессионизма, на которой был изображен розарий, окруженный стеной. С подписью Колетта Д.
Дальше располагалась просторная ванная комната, с отдельной небольшой железной печью, огромной душевой кабиной и ванной на гнутых ножках. Напротив нее была узкая лестница, ведущая на второй этаж.
Потом он попал в просторную столовую, со старинным круглым дубовым столом и массивными стульями с наборными спинками, буфет со старинной фарфоровой посудой, голубого и белого цвета, а оттуда — в гостиную, где стояли удобные старые кресла, накрытые искусно выделанными покрывалами и одеялами, будто подготовленные для романтической встречи, рядом с очагом, сложенным из булыжника. Внутри еле-еле горел огонь, камин был надежно закрыт решеткой. Приятный мягкий свет исходил и от напольной лампы в углу, старинной, сделанной из бронзы.
По всему дому висели яркие картины садов, подписанные Колеттой Д., не слишком выразительные и предсказуемые, но очень яркие, приятные и добрые. Множество фотографий повсюду, на многих из них — улыбающееся морщинистое лицо Джекоба Денниса, который, судя по всему, даже в молодости был со светлыми волосами, больше похожими на седые.
В гостиной на стене висел телевизор с плоским экраном, другой, небольшой, был в кухне, на столе. Рядом с очагом в гостиной лежали несколько газет. «Человек-волк освобождает похищенных детей», — было написано огромными буквами на первой полосе «Сан-Франциско кроникл». Местная газета «Милл Вэлли» выбрала менее кричащий: «Дети найдены живыми в Милл Вэлли; двое погибли». В обеих газетах было примерное изображение Человека-волка — человекообразная фигура с волчьими ушами и ужасной клыкастой пастью.
В доме было много окон, и стекла были покрыты поблескивающими каплями дождя. Стены были аккуратно выкрашены в темные, земляные цвета, а вся деревянная мебель была из настоящего дерева, натертая до блеска воском.
Он был в гостиной у камина, когда она вошла в заднюю дверь. Он тихо вышел в коридор. Увидел ее на кухне, она ставила на пол коричневую бумажную сумку из бакалейной лавки и что-то, похожее на свернутую газету.
Ее волосы были перевязаны черной лентой, на уровне шеи. Скинув плотную вельветовую куртку, она бросила ее в сторону. На ней был нежно-серый свитер с высоким горлом и длинная темная юбка. В ее движениях читались усталость и неудовлетворенность. Приятный запах начал медленно заполнять дом. Он знал, что узнает этот запах всегда и везде — эту непередаваемую смесь теплого запаха тела с тонким лимонным оттенком духов.
Он с восторгом глядел на нее, на ее изящные руки, гладкий лоб, мягкие светлые волосы, обрамляющие ее лицо, льдисто-голубые глаза, отсутствующим взглядом обводящие кухню.
Он подвинулся ближе к кухонной двери.
Она была обеспокоена и неуверенна. С подавленным выражением лица шагнула к белому столу, собираясь сесть, и вдруг увидела его, стоящего в коридоре.
— Прекрасная Лаура, — прошептал он. — Что видишь ты перед собой? Человека-волка, чудовище, зверя, разрывающего свои жертвы на части?
От неожиданности она прикрыла лицо руками, глядя на него сквозь щелки между длинными пальцами. И ее глаза наполнились слезами. Она внезапно заплакала, в голос, низко, душераздирающе.
А потом раскрыла руки и бросилась навстречу ему, как только он сделал шаг вперед, чтобы обнять ее. Он аккуратно прижал ее к груди.
— Прекрасная Лаура, — снова прошептал он, и снова подхватил ее на руки, как в прошлый раз. Отнес в спальню и положил на кровать.
Сдернул ленту с ее волос. Они упали в стороны, волнами, соломенные с сединой, желтоватые в свете стоящей рядом лампы.
Едва смог сдержать себя, чтобы не порвать на ней одежду. Казалось, она целую вечность возилась с пуговицами и застежками, снимая ее с себя. И, наконец, она оказалась рядом с ним, нагая, розовая, с сосками, похожими на маленькие цветки, и темными, цвета дыма, волосами между ног. Он покрыл ее рот поцелуями, услышал, как в его груди зародился низкий рык, животный рык, который не мог бы издать ни один мужчина. Не мог остановиться, целуя ее снова и снова, горло, груди, живот и шелковистую кожу на внутренней стороне бедер.
Положил руки ей под голову, а она провела пальцами по его лицу, глубоко запуская их в густой и мягкий волчий подшерсток под длинной грубой шерстью.
Она все еще плакала, но для него это было, будто шум дождя по стеклам. Будто музыка.
Пока она спала, он снова развел огонь в камине гостиной. Ему не было холодно, вовсе нет, но он хотел насладиться зрелищем огня, мерцанием исходящего от него света на потолке и стенах. Просто хотел, чтобы ярко горело пламя.
Стоял одной ногой на приступке камина, когда она вошла.
На ней была белая фланелевая ночная сорочка, такая же, как та, которую он так безрассудно порвал в первую ночь. С пышными кружевами на запястьях и воротнике. В темноте поблескивали маленькие жемчужные пуговицы.
Ее волосы были расчесаны и блестели.
Она села в старое кресло, слева от камина, и нерешительно показала на другое, побольше, потертое и поцарапанное, справа, достаточно большое, чтобы вместить его.
Он сел и жестом позвал ее.
Она быстро пересела ему на колени, и он обнял ее за плечи правой рукой. Она прижала голову к его груди.
— Они ищут тебя, — сказала она. — И ты это знаешь.
— Конечно, — ответил он. Все еще не привык к своему низкому, невнятному голосу. Может, ему вообще повезло, что он говорить может.