Фон Фаренсберг хотел было парировать шутку пана ротмистра насчет караколя – излюбленного маневра рейтар, но сдержался, поскольку ответ на заданный вопрос также живо его интересовал, и он сам собирался спросить о том же самом, но не решился. И здесь этот чертов гусар оказался первым! Одна надежда, что сейчас пани Анна даст наглецу резкий отпор, отвернется от него с негодованием и наконец обратит взор на бравого солидного полковника.
Пани Анна вздохнула, покачала головой:
– Видите ли, господа, чтобы понять причины моих поступков, следует знать историю всей моей жизни. Однако, история эта слишком печальна, повествование причинит мне душевную боль, и потому я умоляю вас, благородных дворян не настаивать на рассказе.
Губы ее скривились в горькой улыбке, она подняла бокал, сделала несколько торопливых глотков. Пан Голковский и фон Фаренсберг собирались с мыслями, не зная, что сказать, а фон Гауфт, как опытнейший специалист по различного рода допросам, мысленно аплодировал пани Анне за искусность, с которой она увела беседу от явно нежелательной для нее темы и заодно на корню пресекла все дальнейшие расспросы о своей биографии.
«Ловка, ничего не скажешь! – усмехался про себя маркиз. – Если она так же орудует шпагой и пистолями, то является весьма опасным противником. Вот только для кого: для псковитян или для нас?»
А пани Анна, без особого труда выбрав среди собеседников того, кто был более всего склонен без устали говорить о собственных достоинствах, быстро перевела беседу на другую тему:
– Пан Голковский, я, как гостеприимная хозяйка, выслушав комплименты в свой адрес, должна теперь вернуть их своим гостям. Вы сегодня изумили всех вашим отважным поступком. Скажите, почему вы рисковали жизнью, выходя на совершенно необязательный для вас смертельный поединок? Или вам мало ежедневных подвигов в регулярных сражениях во главе вашей роты? Не откажите в любезности разъяснить мне сию загадку!
Пан Анджей не заставил долго себя упрашивать и с привычным пафосом пустился в пространные рассуждения о рыцарстве, начав, разумеется, со своих благородных предков, каковых насчитывалось более десятка поколений.
Фон Фаренсберг окончательно приуныл, но не мог ничего поделать, ибо хозяйка слушала разглагольствования разговорчивого ротмистра с подчеркнутым вниманием. Поняв, что он не в силах переломить ситуацию, рейтар смирился со сложившимися обстоятельствами и постарался извлечь из них хоть какую-то пользу, а именно приналег на закуски и напитки, стараясь пропускать мимо ушей хорошо знакомые и давно набившие оскомину сентенции пана Анджея.
Маркиз фон Гауфт, напротив, внимательно слушал гусарского ротмистра, но не с целью проникнуться древним рыцарским духом, а желая скрупулезно изучить оратора. На первый взгляд, пан Анджей говорил абсолютно искренне и сам верил своим речам. Однако маркиз хорошо знал, что подобная искренность и вера в собственные слова совершенно необходимы в том случае, если желаешь обмануть собеседника и скрыть от него свою истинную сущность и намерения. Потенциально существовало три варианта объяснения поступков и речей пана Анджея. Первый состоял в том, что он действительно был рыцарем без страха и упрека. Но данная версия вызывала у начальника контрразведки серьезные сомнения. Пан Анджей был известен своим буйным нравом и имел устойчивую репутацию забияки, дебошира и соблазнителя, каковая плохо сочеталась с провозглашаемым им кодексом рыцарства. Второй, наиболее вероятный вариант объяснения позволял отнести пана Анджея к типичным авантюристам, то есть искателям приключений. Его натура требовала постоянного риска и опасностей, и суть жизни он инстинктивно видел в том, чтобы непрерывно искушать судьбу. Маркиз знал много подобных людей, которых, как говорится, хлебом не корми, а дай подраться, и большинство из них прикрывали свои врожденные агрессивные инстинкты красивыми рассуждениями о высокой морали. Разумеется, маркиз отнюдь не осуждал подобных авантюристов, но и не сочувствовал им. Он просто принимал их существование как должное, изначально данное, подобно тому, как в мире, наряду с овцами и другими тварями, обязательно наличествуют и волки.
Однако существовало и третье объяснение. Оно было маловероятным, но маркиз по роду своей службы был все же обязан принять его во внимание. Экстравагантные поступки пана Анджея могли обозначаться на профессиональном жаргоне всего лишь двумя словами: легенда прикрытия. Хорошо известно, что для засланного во вражеский стан агента наилучшим способом отвести от себя возможные подозрения является участие в казни своих соратников. Разумеется, благородный дворянин, рассуждающий о рыцарстве, а именно таковым и представлял себя всем окружающим пан Анджей, не мог напроситься в расстрельную команду, чтобы казнить пленных русских. Но поединок – поступок, во-первых, достаточно благородный, во-вторых, публичный, запоминающийся и производящий весьма сильное благоприятное впечатление.
Тем временем пан Анджей, несмотря на весь энтузиазм, с которым он предавался рассуждениям на любимую тему о собственных подвигах, вынужден был сделать паузу, чтобы промочить пересохшее горло добрым глотком бодрящего напитка. Маркиз не преминул тут же воспользоваться данным обстоятельством, чтобы, выполняя свой служебный долг, задать провокационный вопрос:
– Мотивы вашего поступка, пан ротмистр, вызывают восхищение. Однако, признайтесь честно: вы выходили на поединок, будучи абсолютно уверенным, что эти русские вас не убьют.
При этих словах маркиз в упор взглянул в глаза собеседнику, давая понять, что знает гораздо больше, чем сказано. Его расчет был прост: вражеский агент постоянно ощущает угрозу разоблачения, и он, конечно же, должен был бы хоть на мгновение почувствовать страх, прочитав в словах и взгляде начальника контрразведки намек на то, что он был знаком с пленными и те специально пожертвовали собой, чтобы обеспечить ему абсолютное алиби. Даже если русский лазутчик, находясь в стане своих соратников, никогда раньше этих пленных в глаза не видел, все равно, он вздрогнет, в полном соответствии с русскими пословицами «чует кошка, чье мясо съела», или «на воре и шапка горит».
Пан Анджей изумленно вскинул брови, и переспросил с, казалось бы, абсолютно искренним недоумением:
– Что вы имеете в виду, маркиз?
Фон Гауфт, внимательно наблюдавший за реакцией собеседника, откинулся на спинку стула, улыбнулся доброй открытой улыбкой, невинно округлил глаза:
– Я имею в виду, пан Анджей, что ваше превосходство над противником в искусстве фехтования столь велико, что вы можете без опаски выходить на бой с несколькими русскими варварами одновременно.
Полковник фон Фаренсберг поспешил поддержать маркиза, обрадовавшись возможности принизить значение пресловутого подвига своего соперника:
– Фон Гауфт абсолютно прав: русские очень плохо владеют шпагой. Я слышал, что их царь в Москве специальным указом запретил своим подданным принимать от иностранцев вызов на поединки. Это обусловлено тем, что за несколько лет, с тех пор, как европейские дворяне стали посещать русскую столицу, они убили на дуэлях множество русских дворян из самых знатных семей.