– Вовремя мы! – разряжая напряжение, со злой веселостью выкрикнул особник.
Михась лишь досадливо качнул головой, бросил взгляд на неподвижные тела стрельцов и затинщиков и в душе обложил сам себя распоследними словами. Он же не мальчишка, а опытный боец. Почему же ему в голову не пришла простая мысль о возможности ночного нападения на башню? Но сейчас было не время заниматься самобичеванием.
Дружинники бросились к внешнему парапету, и увидели, как со стороны неприятельского лагеря к подножью Свинарской башни помчалась кавалькада всадников, освещавшая себе путь многочисленными факелами. Очевидно, их только что вызвали из-под башни условным сигналом. Приказав нескольким бойцам осмотреть тела стражей башни, Фрол и Михась с остальными дружинниками принялись палить из мушкетов по приближавшейся кавалькаде и под башню, туда, где укрывались невидимые в темноте диверсанты. С соседних башен тоже грянули залпы затинных пищалей, но и дружинники, и затинщики прекрасно понимали, что эффективность ночной стрельбы невелика. Разумеется, понимали это и их противники, поэтому они преспокойно достигли крепостной стены, погрузили захваченные орудия на артиллерийские запряжки, и, забрав диверсантов, помчались вспять в свой лагерь, даже не загасив факелов.
Михась, споро перезаряжая новейшими бумажными патронами свой мушкет, посылал пулю за пулей в мелькавшие в сполохах факелов силуэты вражеских всадников, но, кажется, даже он – лучший стрелок дружины Лесного Стана, не смог попасть наверняка.
– Михась! – окликнул его Фрол, уже давно прекративший бесполезную стрельбу и склонившийся над одним из тел стражей башни.
Михась положил мушкет, подбежал на зов. Из груди лежавшего навзничь затинщика торчало оперение короткой арбалетной стрелы. Рана, как сразу понял Михась, была смертельной. Но в свете факела было видно, что веки затинщика подрагивают, и в уголках рта пузырится кровавая пена. Внезапно умирающий открыл глаза, осознанно взглянул на лица склонившихся к нему дружинников.
– Потерпи, браток, сейчас мы тебя отнесем к лекарю… – с фальшивой бодростью начал было Михась.
Фрол бесцеремонно и довольно болезненно ткнул его локтем в бок, приказывая молчать. Особник почти приник ухом к губам умиравшего затинщика и спросил настойчиво, чеканя каждое слово, самое важное:
– Как они сумели проникнуть на башню?
– Там… была… женщина. Беженка… Мы… ее подняли. Она зарезала… всех, – довольно отчетливо прохрипел затинщик, и зашелся страшным булькающим кашлем.
Он словно копил остатки сил, чтобы сказать своим товарищам последние в жизни важные слова, и, произнеся их, испустил дух.
Фрол вздрогнул, словно от озноба, резко выпрямился.
– Женщина? – изумленно переспросил Михась, тоже расслышавший произнесенную затинщиком фразу.
Фрол как-то странно посмотрел на Михася, и тот внезапно ощутил в душе непонятную резкую боль и мучительную тревогу. Михась собрался было задать особнику вопрос, но тот жестом прервал его, крикнул бойцам, чтобы все оставались на своих местах, и, взяв факел, принялся осматривать тела погибших стражей башни. Он почти закончил осмотр, когда откинулась крышка разблокированного дружинниками люка, и из него буквально выскочили Разик и Желток, которые после сообщения, переданного им оставшимся в расположении дружины дежурным, покинули княжеский пир и помчались вслед за своими бойцами. Особник подошел к начальству, коротко доложил обстановку, отрапортовал о действиях отряда.
– Молодец, Фрол! Благодарю, что вовремя исправил мои ошибки! – глухим, словно чужим голосом громко, чтобы слышали все бойцы, произнес Разик, а затем спросил уже тише: – Женщина, зарезавшая восемь стражей? Может ли такое быть?
Фрол бросил на Разика тот же странный взгляд, которым он несколько минут назад смотрел на Михася, и устало пожал плечами:
– Двое убиты из арбалета, еще двое – метательными ножами. Но четверо – зарезаны или заколоты. Наверняка – техника первого удара. Они даже не успели защититься.
Техникой первого удара в дружине Лесного Стана называлась атака, абсолютно неожиданная для противника, когда тот не успевает не только среагировать, но и понять, что его уже убивают. Овладение этой техникой требует длительной специальной подготовки и изрядного боевого опыта. И Михась, и Разик, и Желток, разумеется, понимали, о чем говорит особник. И они не стали переспрашивать, могла ли женщина за считанные мгновения убить ножом нескольких вооруженных мужчин. Не стали спрашивать по той причине, что все они знали таких женщин, или, как минимум – одну. Факел в руке Фрола догорел и погас. Над Свинарской башней сгустилась непроглядная тьма, словно на ее вершину внезапно и бесшумно опустилась огромная черная птица – провозвестник неминуемой большой беды
Маркиз фон Гауфт делал вид, что внимательно рассматривает затинные пищали, захваченные вервольфами во время их фантастического по дерзости ночного рейда. Но на самом деле он уже в десятый раз слушал рассказ лейтенанта – заместителя пани Анны о том, как вервольфам удалось осуществить свой беспримерный подвиг. Сама пани начальница сразу после рейда удалилась к себе в палатку, сославшись на усталость и головную боль. Кто ж посмеет тревожить даму, страдающую от головной боли? Тем более, что эта дама только что вернулась из неприятельской крепости с захваченными орудиями, и, по рассказу лейтенанта, собственноручно в одиночку убила шестерых врагов, обеспечив тем самым успех всего рейда. Король лично вознамерился наутро поздравить и щедро наградить отважную воительницу, отомстившую русским за их вчерашний артналет. А пока, чтобы поднять боевой дух своего войска, Стефан Баторий распорядился поставить захваченные пищали в самом центре нового лагеря. Вервольфы – участники героического рейда, во главе с лейтенантом, уже угощенные с королевского стола, находились при орудиях и рассказывали подходившим поздравить их все новым и новым офицерам подробности о своем подвиге.
Маркиз скептически прищурившись, покосился на трофеи – отнюдь не новые пищали, и, вопреки всеобщим восторгам, задался вопросом: почему вместо секретных пушек на башне оказалось это старье? И почему загадочной пани, не желавшей рассказывать никаких подробностей из своей биографии, удалось проникнуть на крепостную башню со сказочной легкостью? В конце концов, начальник контрразведки решил, что сегодняшний подвиг отнюдь не является основанием, чтобы вычеркнуть прекрасную пани из списка подозреваемых. Она зарезала полдюжины русских ополченцев – ну и что? Как опытный разведчик, маркиз понимал, что когда идет большая игра, профессионалы, не моргнув глазом, будут жертвовать своими пешками. А рейды в стан неприятеля – идеальный способ для передачи собранных сведений. Маркиз отвернулся от трофейных орудий, подошел к лейтенанту и в изысканных выражениях попросил передать фрау Анне искренние поздравления от него, маркиза фон Гауфта, и выразить глубочайшее почтение и восхищение ее беспримерной отвагой.
Катька проснулась задолго до рассвета. Раньше с ней такое бывало крайне редко. Обычно она спала столько, сколько нужно. Разумеется, в боевой обстановке и прочих чрезвычайных обстоятельствах особникам зачастую приходилось вовсе не спать по двое-трое суток. Но если была возможность для сна, то возможность эта использовалась целиком и полностью для восстановления физических и душевных сил. Но сейчас Катька лежала, закрыв глаза, и не могла отключиться от навязчивых невеселых мыслей. Чужая постель, чужая одежда, и чужое имя впервые тяготили ее так, что хотелось плакать, как в детстве, навзрыд. Эх, уткнуться бы сейчас носом в плечо брата, защищавшего ее от всех девчачьих горестей, каждая из которых казалась, тогда, много лет назад, величайшим вселенским несчастьем! Брат всегда находил для Катьки слова утешения и поддержки.