— У тебя проблемы с девушками?
— В смысле?
— Сынок, это видно.
— Откуда ты знаешь?
— Я не знаю, я вижу.
— Как это видно?
— Макс.
— Да.
— Ты с кем-то встречаешься?
— Нет.
— Тебе никто не нравится или…
— Или.
— Ясно, тогда почитай Стэндаля, это лучшее, что написано о любви.
— Ты серьезно?
— Сынок, книга так и называется: «О Любви». Найдешь собрание сочинений Стэндаля в библиотеке, седьмой том.
— Ты даже том помнишь.
— Потом, если хочешь, поговорим с тобой, — Грегуар заговорщически подмигнул.
На двадцатилетие отец подарил Максу магнум «Шато Лафит 1982 года». Это был подарок, выходящий за рамки любой разумной экономии.
— Отец, это же безумие: зачем, ты тратишь такие деньги на вино? Я мог бы выпить и что-нибудь более демократичное.
— Нет, сынок, сегодня я посвящаю тебя в рыцари вина, и вино должно быть мистическим. Это наш с тобой мир, он наш, он небольшой, но особенный. В нашем мире свои боги и свои иконы. Мы никого насильно не посвящаем в нашу веру. Наши боги — это вина: как можно выпить латур 1811 года? О нем можно только говорить и только смотреть на него.
— Да, отец, я тебя понимаю.
— Я хочу, чтобы ты выпил это вино один в своей комнате. Хорошо поешь и уединяйся. Завтра утром ты мне расскажешь, что ты почувствовал.
— Утром?
— Конечно, а ты полагаешь, что после такой бутылки ты будешь в состоянии мне что-то рассказать вечером?
— Зачем ты заставляешь ребенка пить столько вина? — вмешалась в разговор Моника.
— Он уже не ребенок, и с сегодняшнего дня он будет пить вино каждый день. Вино своих предков.
Макс сел в своей комнате. Взял бутылку в руки, в этой бутылке была своя магия: магнум — это больше чем бутылка, в нем вино созревает по-особенному, вдумчиво и на века. Макс открыл бутылку очень нежно, понюхал, но запаха почти не было. Отец рассказал ему, что вино должно подышать, ему тесно в бутылке. Но Максу, не терпелось, он захотел попробовать сразу. Налил себе треть бокала и тут же залпом выпил. Нетерпение и жадность узнать, что же там такое внутри, были сильнее его. Ничего необычного Макс не ощутил, послевкусие было слабым. Отец прав: нужно ждать, два часа, не меньше.
Прошло два часа. Макс еще раз поднес бокал к носу и от неожиданности чуть не выронил его из рук. Оттуда вырвался напор таких ароматов, что обоняние не сразу распознало их. Четких однозначных ароматов нос не обнаружил. Макс не мог признаться себе, что он явно чувствует черную смородину или вишню. Таких ароматов его нос не почувствовал, аромат вишни был в каком-то неявном тоне, был составной частью какого-то сложного ароматического союза. Все, что вырывалось из бокала, а ароматы именно вырывались оттуда, полностью смутило Макса. Он чувствовал запахи, знакомые ему, но не мог описать их. Это было очень странно.
Вишня была, но эта был аромат не свежей вишни, а вишневого варенья, даже не варенья, а пенки. Черная смородина еще скрывала свой аромат, но Макс чувствовал, что она где-то близко. Вино ударило в голову, тело стало невесомым, комната стала безграничной. Еще бокал, и вино стало сливочным, оно мягко растворялось во рту, исчезая незаметно, как теплый шоколад. Да, именно теплый шоколад — вот следующий аромат, который уловил Макс.
Следующий бокал дал другое вино. Оно стало очень насыщенным, концентрированным, ароматы притупились, и вино приобрело какое-то другое качество. Он и вино оказались в другом измерении. Что-то монументальное и важное вино хотело сказать ему. Оно стало гармоничным, идеально сбалансированным, оно проваливалось в горло, не смущая ни единый рецептор во рту. Все было приведено в идеальный баланс. Он больше не чувствовал ничего.
Утром отец поинтересовался, как прошла ночь:
— Ты сделал записи?
— Нет, я и так помню все свои ощущения.
— Ты уверен?
— Да.
— Ну что ж, значит, дед не зря приучал тебя к вину с пеленок.
— Что ты имеешь виду?
— Как только мать перестала кормить тебя грудью, старый Шанталье дал тебе несколько капель вина.
— В смысле он поил меня вином.
— Да, он налил их в бутылку для детских смесей.
— В детское питание?
— Когда мать увидела это, она упала в обморок.
— И что потом? — спросил Макс.
— Я спросил у твоего деда, что он натворил опять, и он спокойно сказал: «Ничего страшного, я дал мужчине немного вина».
— Очень интересно, — еле сдерживаясь от смеха, сказал Макс.
— Нет, интереснее было потом, вечером за столом.
— А что было?
— Ну что, твой дед сказал, что молоко матери должно слиться с вином отца, тогда вырастит мужчина в нашей семье, и тут понеслось.
— Ну, давай уже рассказывай все, — сказал Макс.
— Хорошо, слушай. Твоя мать начала спорить с дедом:
— Я вас прошу больше не давать ребенку вина, ведь он же младенец.
— Ничего с ним не будет, даже Кларенский за свое пьянство попал в рай, — парировал Арсен.
— При чем здесь это, и кто этот ваш Кларенский?
— Его бросили в Темзу в замурованной бочке, наполненной мадерой.
— Мне это не интересно.
— А то, — орал раскрасневшийся от вина и смеха Арсен, — когда черти пытались в аду вытащить его из бочки, они захлебнулись остатками мадеры и заснули, а Кларенский попал в рай. Ха-ха-ха.
— Я не хочу, чтобы мой ребенок стал алкоголиком.
— Ничего более глупого не слышал в своей жизни, — Арсен покраснел и стал очень суровым.
— Что здесь глупого? Я не хочу, чтобы вы приучали ребенка к алкоголю.
— Утверждать, что вино — это алкоголь, все равно, что порядочную женщину обозвать шлюхой.
— Вам виднее.
— Конечно виднее, дочка, выпей, постель будет горячее, — орал уже плохо контролирующий себя старый Шанталье.
— Пьяница и распутник, — раскрасневшись, прошипела Моника.
— Я умирать буду, смерть запью вином, и она захлебнется.
— Не сомневаюсь.
— Жить нужно так, чтобы не заметить, как ты умер.
— Дай бог вам здоровья.
— Да, общего языка с бабой не найти, ладно, скучно тут у вас, пойду продолжу в «Старый Бордо».
— Итак, ты решил стать виноделом? — спросил Макса Арсен.
— Да, дед.