Поднялась на ноги и пошла в свою комнату. Все вещи были собраны ещё ночью и перенесены в машину, осталась лишь папка.
Кристофер вышел из кухни и собирался уж было подняться наверх и выяснить, что происходит, но на лестнице показалась Ева. На ней были надеты плотные джинсы тёмного цвета и белый свитер. Странно. Куда-то собралась?
Она спустилась вниз и остановилась перед Кристофером, не дойдя трёх шагов. Голова опущена, щёки красные, а руки едва заметно дрожат.
— Доброе утро, — решил поздороваться он.
— Доброе утро, Охотник, — тихо ответила Ева, и он понял, что она действительно плачет.
— Что случилось?
Но вместо ответа Ева открыла красную папку, которую держала в руке, и достала оттуда тонкий лист пергамента. Первое, что бросилось в глаза, это герб Семьи Охотников Саржу.
— Откуда это у тебя? — грубо спросил он, забирая из рук девушки письмо.
«Повестка в Суд.
Охотник Кристофер Моро вызывается в центральный Суд в качестве ответчика 22 марта 2013 года в 11:00 по адресу: Резиденция Семьи Саржу, Лондон, Вестминстер.
К установленному сроку Охотник Моро обязан ознакомиться с делом и прибыть на слушание не позднее, чем за два дня, и известить Семью о своём прибытии. Также Охотнику Моро надлежит явиться с сыном — Артёмом Моро.
В случае неявки ответчика дело будет рассмотрено в отсутствие такового.
Материалы дела ответчик может получить у Комиссара.
Подпись: Комиссар Ева Фабре».
— Что? — ошарашенно произнёс Кристофер, перечитывая последнюю строчку снова и снова. «Комиссар Ева Фабре»?
— Твоё дело, — сипло произнесла Ева и протянула папку.
— Ты Комиссар… Я не верю в это. Ева, скажи, что это не так.
— Мне жаль, Охотник.
— У меня есть имя! — заорал Кристофер, а Ева испуганно вздрогнула, но быстро взяла себя в руки, насколько это было возможно.
— Я была рада познакомиться с тобой, Кристофер, и рада, что именно я стала твоим Комиссаром.
— Рада? — он не верил своим ушам.
— Твоё дело создало прецедент, и пусть я не имею права высказывать своё мнение, Комиссар всего лишь око Семьи, мои отчёты Саржу охватывали не только твою дружбу с нелюдями, но другую сторону этой жизни. У тебя есть шанс, — Ева запнулась. — Есть шанс оправдать себя. Я надеюсь, они задумаются.
Кристофер смотрел на красную папку в своих руках и не мог поверить в происходящее. Ева — Комиссар. Как это возможно? Они же познакомились случайно… или нет? Она сама бросилась ему под колёса машины? Спровоцировала приглашение на работу. А он? Он пригласил её в свой дом, подпустил к сыну. Мог бы и догадаться, слишком часто Ева называла его Охотником, а ведь именно такое официальное обращение принято в Семье. Вспомнил, как спрашивал, знает ли она, кто такие Комиссары, а она отвечала какую-то ерунду про французских копов, как она рассматривала свои фотографии и спрашивала, спрашивала… всё время. Собирала сведения для компромата на него. Поднял глаза на девушку. По её щекам текли слёзы.
Нет. Он не мог злиться на неё. Не сейчас.
— Я… тоже рад… Комиссар, — глухо ответил он и увидел, как у Евы задрожали губы. Протянул руку и коснулся мокрой щеки. Ему хотелось поцеловать её слёзы, коснуться припухших губ, обнять, утешить. Но его чёртова жизнь недостойна этой женщины. Комиссара.
— Ева, не плачь.
Она едва заметно наклонила голову, наслаждаясь лаской, но вдруг резко выпрямилась и сделала шаг в сторону:
— Ознакомься с делом. Хотя я не имела права, но также положила в папку отчёты, что я отправляла Саржу. Уничтожь их, как только ознакомишься. Скорей всего, твоим обвинителем будет Клод Саржу или его брат Матис. Я собрала информацию на них, она также в папке. Прощай, Кристофер.
Ева обошла Охотника, одела сапоги, куртку и, не оборачиваясь, вышла из дома.
Он поднял глаза. На втором этаже стоял Артём. Они остались одни.
Опять.
Ева чуть ли не бегом дошла до машины, села, вставила ключ в замок зажигания, но повернуть его сил не было. Слёзы душили.
Легла на руль и разрыдалась. Телефон в сумке трезвонил, не переставая. Опять Клод! Как же он надоел, они все… Охотники — самовлюблённые и чёрствые. Для них существует лишь их мир с их правилами.
Повернула голову. Кристофер и Артём стояли у окна на втором этаже. Отец обнимал сына. Зачем она согласилась на это задание? Зачем вернулась в Россию? Дом Моро всего за полтора месяца перевернул всё в жизни Комиссара, чья жизнь была подчинена строгим правилам, заставил задуматься о большем. Нелюди — враги, недостойные жизни, Охотник — машина для убийств, у которой нет и не может быть семьи.
Нет, нет… теперь эти истины не так незыблемы, какими казались.
Как она могла влюбиться?!
Взгляд Охотника обжигал. Ева чувствовала его на себе, чувствовала тоску Кристофера, боль Артёма. Вернуться? Обнять их? Поцеловать, попросить прощения?
Нет. Слишком многое на кону. Предъявляемое Охотнику обвинение слишком тяжко, и едва у Семьи появится повод сомневаться в беспристрастности подготовленных отчётов и собранных материалов, всё возобновится. Хотя нет. Конечно же, нет… никто не станет посылать Моро нового Комиссара. Его будут судить, не принимая во внимание те факты, что были ею установлены.
Решительно вытерла слёзы, завела машину и нажала на газ. Резина жалостливо завизжала. Достала из сумочки телефон, скинула вызов Клода Саржу и набрала номер Карова — джинна и лучшего друга Охотника.
— Да, — отозвался тот спустя несколько секунд.
— Привет. Это Ева, — постаралась придать своему голосу строгости, но не вышло.
— Ева? Что случилось? Ты плачешь?
— Джинн, Охотника вызывают на Суд, — второе предложение получилось более внушительным.
— Комиссар закончила работу? — обречённо произнёс тот.
— Да, я закончила, — тихо ответила Ева. В трубке образовалась тишина.
— Джинн, если Охотника признают виновным, его казнят, а Артёма передадут в приёмную семью.
— Что ты хочешь от меня? — уже другим тоном ответил Каров.
— Я хочу, чтобы ты выступил с защитой Моро.
— Куда мне следует приехать? — тут же отозвался Каров.
— Нет. Ты не сможешь приехать лично, тебя тут же убьют, но я попробую организовать сеанс видеосвязи.
— И ты считаешь, что Охотники будут слушать джинна?
— Думаю, что смогу разжечь в них интерес к твоей персоне, а ты в свою очередь продумай свою речь, — уже решительно ответила Ева.
— Нуты и сука… — ненависть, с которой говорил Каров, ощущалась даже по телефону. — Кристофер тебя любит, а ты предала его.