По серой мокрой дороге, сквозь очень русский пейзаж бежал огромный грузовой автомобиль с еще более огромным фургоном-рефрижератором. Совершал свои междугородние рейсы.
Двенадцать тонн — фургон да двенадцать тонн в фургоне — уже двадцать четыре тонны. А тягач? А то, се, пятое, десятое?.. Ужасно большой автомобиль! Тупоносый, мотор в кабине от жара и шума укутан специальными стегаными чехлами.
А по бокам мотора, с разных его сторон, сидят люди. Слева — водитель, справа — пассажир.
Водителю Палпалычу пятьдесят. Пассажиру Толику — сорок.
Толик и в семьдесят будет Толиком, а поглядеть на Палпалыча, так он Палпалычем чуть ли не с детства был… И люди это очень хорошо чувствуют. Поэтому никогда никому не приходит в голову назвать Палпалыча — Пашей, а у Толика — спросить его имя-отчество. .
Толик курил, стряхивал пепел в бумажный кулечек и грустно шевелил пальцами босых ног.
— И куришь, и куришь, и куришь! — беззлобно, но строго вещал Палпалыч. — Ты же, Толик, жутко куришь. Ты бы выпивал лучше… Налил, шлепнул, и эффект налицо. Главное, чтобы в привычку не вошло. Атак, для аппетита, да ради Бога! Кто тебе чего скажет?!
Толик стыдливо сунул кулечек с пеплом и сигаретой вниз, между колен.
— Я уважаю, когда мужик самостоятельный, — сказал Палпалыч, в первую очередь имея в виду себя. — Когда чего захочет, то и сможет… Это я понимаю. А так это все фуфло…
Толик тоскливо посмотрел вбок на мокрый русский пейзаж, убегающий назад за фургон, и затушил сигарету в кулечке.
— Две с половиной тыщи — не деньги. И вахтер — не работа. Будь ты хоть в Академии наук вахтером — все равно вахтер.
— Так ведь и работа: сутки через трое, — слабо возразил Толик.
— А трое суток груши околачиваешь?
— Зачем груши? Одному другу шашлык помогаю готовить…
— Ну ты даешь! Ты что ж, и болтать по-ихнему можешь?
— Могу.
— И все-все понимаешь?!
— Так я ж там родился… И вырос, — сказал Толик.
Потом Толик стоял сзади машины у распахнутых фургонных дверей, а Палпалыч сверху подавал ему мешки и хохотал:
— Пять тысяч верст — и два мешка!.. Ну, Толик! Ну, торговец! Рокфеллер хренов! Олигарх, мать твою!..
— Ничего, — покорно сказал Толик и поставил второй мешок на землю.
Палпалыч развеселился еще пуще:
— Бона торговцы! Бона они где, купцы-то настоящие!.. — И Палпалыч ткнул пальцем в темноту фургона: — Двести восемьдесят дваящичка по тридцать два килограммчика… Джонатан-стандарт!
Он отодрал планку от крайнего верхнего ящика, вынул оттуда ярко-красное яблоко и протянул его Толику.
— Вот это дело! Лопай, лопай… Девять тонн — девять тыщ килограмм. Считай по полета рублей за кило. Сколько это будет? Вот то-то и оно! И всем хорошо. И все при деле, все при бабках! И я в полном порядке…
Палпалыч выпрыгнул из фургона и стал закрывать его двери. И сказал Толику:
— Здесь тебя за полтора стольника любой подхватит. . До города пятнадцать километров. А у меня еще два поста ГАИ впереди.
— Спасибо, — сказал Толик.
— Насчет гостиницы при рынке позвони. Спроси Нину — дежурную со второго этажа. Скажи, что от Палпалыча, она тебе местечко сделает…
— Спасибо, — еще раз сказал Толик и протянул Палпалычу деньги.
— Миллионер! — восхитился Палпалыч. — Ротшильд!..
И не взял денег. А влез в свою кабину и, уже закрывая дверь, крикнул:
— У тебя товар-то хоть ходовой?
— Такого товара, Палпалыч, в вашем городе еще и не видели, — со скромной гордостью ответил Толик.
— Ну, Толик, ты даешь!!!
* * *
Базар — это городские ворота в плодородие земли и воздуха.
По прилавкам выстроились аккуратные яблочные пирамиды. Яблоки разных сортов, на самый тонкий вкус. За каждой пирамидой объявляется хозяин.
А дальше кучки гранатов, россыпь орехов, кадочки солений, помидоры, картошка…
За прилавками продавцы — один картиннее другого. Огромные кепки — упрямая грузинская мода, азиатские тюбетейки, кто-то в широком нагольном тулупе, необъятная украинская жинка, неестественно интеллигентные эстонцы — и многие разные другие… И это все при стремительно возникших, неведомых раньше границах, таможнях, визах!
И, наконец, Толик…
В самом невыгодном месте, почти у выхода, когда усталые от базарного великолепия, обвешанные тяжелыми сумками покупатели уходят уже ни на что не глядя, едва видный из-за плеча огромной украинки стоит Толик и торгует чем-то уж совсем непонятным.
— Зи-ра! — негромко покрикивает он. — Покупайте зи-ру!..
Но голос его едва слышен в сытом урчании рынка.
Сейчас мы сможем подробнее рассмотреть Толика. Внешность знакомая, примелькавшаяся. Но что-то неуловимое подскажет нам, что он оттуда — из южных и восточных краев.
Встречая на улицах большого российского города даже совсем русского человека в тюбетейке и провинциальном костюме, мы быстро и поверхностно относим его к людям, о которых нам все известно. Мы наделяем его легендарно дурными или легендарно приятными чертами характера — что, в сущности, одно и то же. Редко кто поразит нас, редко про кого можно сказать: «Да, в нем, казалось бы, нет ничего особенного, но он торчит из других людей, как гвоздь!»
О Толике этого нельзя сказать и вовсе.
Впрочем, чем-то он все же выделяется среди базарных молодцов-продавцов. Он портит их ряд. Он провал в этом торговом людском ряду. Любой из продавцов специально поддерживает расхожую легенду о своем месте жительства.
Толик выпадает из привычных базарных понятий. Он огорчает на первый взгляд. Где же восточная жуликоватая лукавость, где прибалтийская картинность ударений и акцента, где сибирская неторопливость жеста и движений, скрывающая под собой быстрый и изворотливый ум?
Да и сам товар Толика — что это такое? Семена не семена, пыльная серенькая крупка со странным, слегка аптечным запахом и уж абсолютно неслыханным названием!
— Зи-ра!.. — устало и тихо кричит Толик. — Покупайте зиру!..
Никто не хочет покупать его неведомый товар. Подошла старуха:
— Это чего?
— Зира…
— А для чего?
— Для плова.
— Чего?!!
Подошел мужчина. Постоял, посмотрел, спросил:
— Просо?
— Зира…
— А если на ей водку настоять?