Однако из соображений секретности по званиям обращаться категорически запрещалось. Только по имени и отчеству. Да и то по вымышленным. К курсантам — по имени. Чаще по «кликухам». Почти весь «контингент» имел уголовные клички, заботливо указанные в личных делах, хранящихся в сейфе Андрея Станиславовича. Клички были удобнее. Имена у многих одинаковые, а «кликухи» разные.
Весь личный состав «контингента» был разбит на «восьмерки».
Трехслойная утепленная палатка с деревянным полом имела два торцовых входа. В середине наглухо перегорожена деревянным щитом. С каждой стороны палатки жили восемь человек и два воспитателя-инструктора. У щита, разделявшего палатку пополам, были устроены сушилки для обуви и обмундирования. Горячий воздух в сушилки подавался по специальным «рукавам» из кочегарки и расходился по всем палаткам. Кочегар тоже считался «сотрудником» и, кажется, даже имел какое-то невысокое звание. Жил при кочегарке и при ней же заведовал баней.
Рядом с кочегаркой примостилась совсем небольшая ПУТС — палатка утепленная трехслойная. В ней жили всего три человека — два пленных немца из дивизии «Эдельвейс» — альпийские специалисты-взрывники — и немец-переводчик из наших, работавший в НКВД еще с начала организации ГПУ.
Немцы обучали пацанов тончайшему и опаснейшему ремеслу — в какую расщелину нужно заложить стосемидесятипятиграммовую шашечку тола, чтобы произвести обвал скальных пород тонн на пятьсот или семьсот… Под каким углом и на какую глубину нужно просверлить шурф — дырку в снежном карнизе, чтобы заложить туда небольшой брикетик взрывчатки и единственным взрывом спровоцировать сход снежной лавины, хоронящей под собой все, что окажется на ее пути, — дома, дороги, грозную военную технику и в первую очередь живых людей…
Вся тренировочная база — тир, спортгородок, чучела для отработки приемов рукопашного боя и метания ножа — была сконцентрирована на этом плато.
С одной стороны школа была закрыта отвесными скалами, а со всех остальных — высоченными елями и пихтами. Опасения, что кто-нибудь в сильный бинокль сможет что-либо увидеть, сводились к нулю.
Ну а кроме всего прочего, как и сказал когда-то водитель блатной «санитарки» из алма-атинского госпиталя, все подходы к Школе Вишневецкого метров на четыреста ниже были наглухо перекрыты батальоном войск НКВД, базировавшимся рядом с Горельником и не имевшим ни малейшего понятия, что и от кого он так тщательно охраняет…
Наркота и алкоголь в школе были запрещены категорически. Под страхом отчисления. Отчисление же влекло за собой обязательное исчезновение отчисленного с лица земли как носителя совершенно секретной информации, разглашение которой способно нанести непоправимый урон воюющему Советскому Союзу. Что приравнивалось к измене Родине. А по законам военного времени…
О чем и было объявлено пацанам на первом же построении личного состава школы.
— То же самое произойдет с теми, кто будет плохо учиться, — добавил начальник школы заслуженный мастер спорта СССР, полковник НКВД Андрей Станиславович Вишневецкий…
Когда в 1994 году один из самых известных в прошлом иллюстраторов и карикатуристов России, подписывавший все свои работы именем Мика, шестидесятисемилетний Михаил Сергеевич Поляков в своей собственной уютной холостяцкой квартирке в Мюнхене давал интервью одному московскому телевизионному каналу, он наплевал на секретность полувековой давности и на вопрос, с чего начиналась его военная служба, ответил, что начиналась она со Школы горноальпийских диверсантов.
Его давний приятель, необычайно популярный телевизионный ведущий, спросил легковесно и шутливо, с обаятельной улыбкой, которая должна была продемонстрировать миру его поразительную доброту и неистощимый запас юмора:
— Надеюсь, что в этой школе ты был отличником?
Михаил Сергеевич с тоской посмотрел на своего старого приятеля, который ради этого интервью приволок из Москвы в Мюнхен целую съемочную бригаду, и вяло ответил:
— Да… Наверное, я был отличником. В противном случае я был бы мертвым неотличником…
Промямлив это, Михаил Сергеевич подумал о том, что он сам, Мика Поляков, сейчас совсем не интересен своему бывшему приятелю. Того, человека несомненно талантливого, интересовала им же самим придуманная тема «щемящего» цикла передач «Наши за границей». Просто, видимо, составляя список людей, когда-то известных в России, а теперь живущих в других странах, этот ведущий вспомнил, как Михаил Сергеевич Поляков лет пятнадцать тому назад нарисовал на него шарж, который впоследствии обошел с десяток различных изданий и стал чуть ли не визитной карточкой этого телеведущего. Вот он и включил в свой список Мику Полякова. Потому и прилетел в Мюнхен.
Теперь ему важно было только одно — как старый Мика ответит на его самый ГЛАВНЫЙ ВОПРОС: «Почему ты живешь в Мюнхене?»
Но тут уже Михаил, Сергеевич ответил своему старому приятелю не вяло и скомканно, как всегда, когда приходилось говорить о прошлом, а жестко и обстоятельно.
Чем, кажется, даже слегка смутил своего давнего товарища…
* * *
… На пятый день после полного укомплектования личного состава школы и начала занятий полковник Вишневецкий собрал весь командный, воспитательско-инструкторский и хозяйственный состав школы и простенько так спросил:
— Ну как?…
Все тяжело вздохнули, но промолчали.
— А я и не обещал вам легкой жизни, — сказал Вишневецкий.
— Общую физическую укреплять им надо, — проворчал кто-то. — За редким исключением почти все — доходяги какие-то…
— Не из дома отдыха брали. Из тюрем, из КПЗ, из следственных изоляторов. С баланды не нажируешь. Я вчера выбил особое решение Главка — нам утвердили усиленную пятую летную норму. Как истребителям! — усмехнулся Вишневецкий. — Отожрутся.
— Если успеют… — заметил кто-то.
— Что еще? — спросил Вишневецкий.
— Разрешите, Андрей Станиславович? — с места поднялся один из инструкторов-воспитателей, проживавших в одной палатке со своей «восьмеркой».
— Слушаю вас.
Воспитатель, снайпер-инструктор, помялся, пытаясь подобрать наиболее подходящее, приличное слово, но не нашел его и с трудом выговорил:
— Дрочут, Андрей Станиславович!.. Виноват. В смысле — онанизьм чуть ли не поголовный!..
— Это точно! — подхватил воспитатель-инструктор другой «восьмерки», горнолыжник. — Ночью, не поверите, палатка так ходуном и ходит!..
Все рассмеялись. Кроме полковника Вишневецкого и немцев-инструкторов горного подрывного дела. Переводчик быстро и тихо переводил им, а немцы серьезно качали головами, будто слушают что-то чрезвычайно важное…
— Фактов мужеложства не наблюдали? — спросил Вишневецкий.
— Слава Богу, никак нет, — подтвердили воспитатели «восьмерок».
— Тогда ничего страшного, — заметил Вишневецкий. — Подрочат и перестанут. Максимально загрузить общефизической подготовкой — ни секунды свободной! Начнем с ними слалом, скоростные спуски, скалолазание, восхождения с полной выкладкой — сами перестанут лапать свои пиписьки. Хорошо, если сил хватит, чтобы вынуть ее из штанов, когда помочиться захотят… По себе знаю. А то, что пока они дрочат, повторяю, ничего страшного. Когда же еще дрочить, если не в пятнадцать лет? Не в старости же!..