– Ну, все, все… Спускайтесь на пол и не дергайтесь. Я жив-здоров, чего и вам желаю. Утром буду дома.
– Пошел ты, знаешь куда?! – крикнул Нартай и бросил трубку.
Ночью с Юлькой было, как всегда, удивительно хорошо и нежно…
И, как во все прошлые московские ночи с Эдиком, с Юльки напрочь слетел стойкий налет профессионализма, куда-то спрятался, а может быть, и вовсе исчез отточенный техницизм квалифицированной и многоопытной валютной проститутки самого дорогого и высокого класса. И не было в эти ночи с Эдиком в ней никакого актерства, никакого желания поразить партнера широчайшим и разнообразнейшим ассортиментом приемов, которыми она последние годы так успешно пользовалась в общении со всеми своими клиентами.
С Эдиком Юлька становилась совершенно иной. Нежной, ласковой, порой даже чуть стыдливой молодой влюбленной женщиной, счастливой от близости именно с ним, только с ним, будто кроме Эдика у нее вообще никогда никого не было.
– Женись на мне, Эдька, – полушутя-полусерьезно сказала Юлька, когда мышиный серенький октябрьский рассвет стал медленно просачиваться в спальню сквозь неплотно задернутые шторы. – Живи, где хочешь – в Мюнхене, в Париже, в Москве… Я буду приезжать, прилетать к тебе, приплывать морем… Когда ты захочешь. Когда позовешь. А я буду знать, что у меня есть ты. Захочешь – войдешь в мой бизнес, не захочешь… Эдичка! Гениальная идея! А хочешь быть хозяином цирка?! Директором и хозяином!.. Давай, я тебе здесь куплю цирк!!! Ты наберешь труппу из шикарных артистов, начнешь ездить на гастроли по всему миру!.. Я буду прилетать к тебе, где бы ты ни был!.. А ты будешь изредка стараться делать вид, что очень меня ждал. А? Мне главное знать, что ты есть… А когда ты станешь старенький и больше не сможешь стоять на одной руке, мы с тобой купим несколько слонов и ты будешь выходить с ними на манеж, как укротитель…
– Это у львов и тигров укротители, – грустно поправил ее Эдик. – У слонов – дрессировщик.
– Ну, дрессировщик, какая разница!.. – раздраженно выкрикнула Юлька и в ее голосе послышались слезы. – А я буду тебе ассистенткой! Лишь бы не располнеть к тому времени…
Она рассмеялась, чтобы иметь возможность в любую секунду обратить все сказанное в веселую шутку, а потом вдруг совсем тихо добавила:
– Я ведь уже почти год, как завязала. Ну, ты понимаешь?.. Я теперь только в бизнесе. И я, наверное, смогла бы стать хорошей женой…
В этом Эдик никогда не сомневался ни одной секунды.
И кто знает, предложи ему это Юлька пять лет, три, даже два года тому назад, может быть, сейчас вместо Нартая она бы ему ассистировала. Вот уж, действительно, было бы «украшение номера»! Так всегда в цирке называли жен артистов, выходящих на манеж вместе с мужем. Это носило несколько ироничную окраску, но здесь не было бы никакой иронии. Красивая, пластичная, грациозная, с детства умудрявшаяся носить любую простую тряпку так, будто она из коллекции Ива Сен-Лорана, от Кардена, от Нины Риччи…
Может, и жизнь его иначе бы повернулась. Правда, не было бы в этой жизни ни Катьки Гуревич, ни Нартайчика Сапаргалиева, ни «Китцингер-хофа», ни толстенькой старой Наташи, ни огромного, шумного Петера. И Германия была бы только на гастролях или проездом.
Но была бы Юлька – а это тоже многого стоит! Тут надо быть справедливым.
А насчет того, чем раньше промышляла Юлька – плевать на это с высокой колокольни! Важно, кем бы она стала, когда вышла бы вместе с Эдиком в цирковой манеж под одной фамилией.
В конце концов, кем был сам Эдик Петров в Афганистане? Таким же бандитом и убийцей, как и Саня Анциферов. Ну, не было, не было другого выхода!.. Важно, кем ты потом стал, когда вернулся на свою землю, Саня…
Ах, припозднилась Юлька с этим разговором!.. Все уже не то, все уже не так, как еще недавно было в Москве. Что-то ушло, растворилось, куда-то исчезло. Всплыли другие ценности, другое понимание, иные открытия.
Возникли люди, ставшие всего за один год такими близкими, словно в этот год были впрессованы десятилетия…
– Ладно, – усмехнулась Юлька. – Молчи. Можешь ничего не говорить, не отвечать. Прости меня. Это я уж так – от тоски, от одиночества… Давай поспим, Эдька! У нас есть еще чистых три часа. В десять тридцать у меня здесь совещание с австрийскими и баварскими коллегами, в четырнадцать запись интервью на радио «Свобода» с неслабой темкой – «Сексуальная революция в обновленной России», в программе «После империи», а в шестнадцать сорок у меня уже самолет на Москву.
– Тебя отвезти в аэропорт? – спросил Эдик.
– Ну, что ты! Меня такой кортеж поедет провожать, что принцессе Диане не снился! Давай спать, родной мой, любимый, единственный дурачок-эквилибрист… Мне нужно хоть чуточку отдохнуть. К совещанию я должна хорошо выглядеть.
– Вы знаете, – сказал мне Эдик, – в то утро, когда я садился в свою колымагу у «Парк-Хилтона», я вдруг понял, что не могу сразу сейчас, сломя голову, мчаться в «Китцингер-хоф», а потом целый Божий день быть на людях, как бы они ни были мне симпатичны! Мне показалось, что я обязательно должен побыть наедине с самим собой.
Я машинально доехал до района Мариенплац и Виктуалиенмаркта, покрутился немножко в поисках свободного халявного места для своего «фолькса», а потом плюнул на все надежды сэкономить несколько марок и въехал в платный подземный паркинг-гараж при заправочной станции «Бритиш Петролеум» у Якобсплац. Запомнил номер стоянки, сел на лифт и выехал наверх, на свежий воздух.
Позвонил из автомата в «Китцингер-хоф», наврал своим, что мне нужно побывать в «Бауреферате Ландсхауптштата» – похлопотать о лицензиях на будущую неделю, и сказал, что приеду попозже. И чтобы они больше никакой паники не устраивали по поводу моего отсутствия. И спросил, что привезти к обеду.
Наташа категорически заявила, чтобы я не вздумал перекусывать в городе – неизвестно еще, какой гадостью меня накормят, а к обеду привозить ничего не надо, потому что они с Нартаем вчера купили все необходимое.
И чтобы я побыстрее возвращался домой, так как совсем недавно звонили из Мюнхена.
Тут она позвала к телефону Нартая, потому что забыла, как по-русски называется то, откуда звонили. Нартай взял трубку:
– Снова какие-то заморочки с властями, Эдька! Только что звонили из нашего консульства, просили всех с двух часов дня не отлучаться из дому. И спрашивали, как к нам проехать. А потом позвонили из нашей районной мэрии, или как там оно у них называется – фервальтунг, что ли… И тут уже Петер разговаривал, тоже требовали, чтобы мы сидели дома и не рыпались. Какой-то шухер там у них! Наверное, из-за этого югославского вонхайма… Ты будешь к двум дома?
– Постараюсь, – ответил я.
– Может, мне опять на озеро смылиться? От греха подальше…
– Сиди дома. Не бросай стариков. Что нам, соли на хвост насыплют?! Пошли они все подальше! Надоело темнить…