Забыла сказать, что, несмотря на мое глубочайшее уважение, дядя Миша был одним из самых известных карточных кидал страны. И комбинации свои он проворачивал изящно и жестко, не оставляя противнику ни малейшего шанса выкарабкаться. Подозреваю, что он обладал гипнотическим даром, по крайней мере, когда он смотрел мне в глаза, я на какие-то мгновения оказывалась вне пространства и времени. Наше предложение он принял не просто благосклонно, а с восторгом: в последнее время обеспеченные жители обеих столиц с азартом скупали земли и компании в провинции, так что покупатели на акции мясокомбината Горовска нашлись быстро.
Теперь я могла самоустраниться: мое вмешательство только оскорбило бы дядю Мишу, деда же я попросила реже показываться на глаза Шлейко, чтобы у того предстоящая игра не ассоциировалась с именем Ариши.
– А почему ты теперь не ругаешь меня, дедуль? – спросила я его, – ведь я действую по правилам мошенников.
– В игре нет правил, мон шер, – ответил он, – и никто его насильно за игорный стол не тянет. Это не мошенничество, это игра. А потом ты права: ему всего лишь возвращается то, что он сделал с Ольгой. Он лишил ее желанной, хорошо оплачиваемой работы? И ты лишишь его мясокомбината. Он устроил так, что она отдала все, что у нее было? И он отдаст часть своих накоплений. Заметь, часть, а не все эти жалкие три тысячи евро, какие удалось скопить Ольге. Око за око, только и всего.
– Спасибо, дедуль, – прижалась я к нему. – Мне сегодня почему-то особенно нужна твоя поддержка.
Слухи о том, что Шлейко не то отдал, не то продал свои акции питерскому бизнесмену, облетели весь город уже на следующий после игры день. Дядя Миша был настоящим профессионалом. Наверное, он действительно загипнотизировал Шлейко: тот без малейших сомнений спустился в подвал, с радостью, как старого знакомого, приветствовал партнера по игре, легко выиграл у него несколько первых партий и в эйфории проиграл почти все, что у него было. Думаю, если бы ему представилась возможность притащить на игру вклады в банках и драгоценности жены, он сделал бы это не раздумывая. Слишком велико было его желание получить все и за одну ночь, а в возможностях своих он сомневаться не привык.
Думаю, что если бы за его спиной стояли влиятельные люди, то он мог бы попытаться как-то побороться за возврат акций, но в последнее время в городке от него шарахались как от чумного. Многим свойственно считать, что неудачи прилипают, как зараза. К тому же его и раньше недолюбливали.
Узнав о неприятностях мужа, с дачи примчалась его жена. Оказалось, что кроме завода, ее муженек потерял и обожаемую дочь. Буря, последовавшая за этим его признанием, бушевала всю ночь. К этому времени я уже решила, что Лика достаточно потрудилась на благо текстильной промышленности, и дала номер телефона Бекджигита Кречетову – пусть едет выручать бедняжку.
Когда мамаша Лики узнала, где на самом деле скрывается ее дочь, она чуть не лишилась разума. Нет, ну было бы понятно, если бы девушку похитили для элитного борделя или продали в гарем султана, но чтобы ее, красавицу, не вымывшую за всю жизнь ни одной вилки, отправили на сбор хлопка? Такое ей не могло присниться даже в страшном сне. Она немедленно начала переговоры с Бекджигитом:
– Сколько ты хочешь за мою девочку, негодяй?
– Зачем так говоришь? Я не негодяй, я хороший. Ты обидел меня, недобрый женщин, – надулся Бекджигит.
– Я тебя спрашиваю, какой ты требуешь выкуп за мою деточку, за мою Лику! – негодовала ее мать.
– Зачем выкуп? Не надо выкуп, забирай быстрее свой Лика.
– Как не надо выкуп? – еще больше злилась мадам Шлейко. – Ты, свинья такая, хочешь сказать, что моя звездочка ничего не стоит? Что она не дороже дерьма собачьего?
– Зачем так говоришь? – обижался Бекджигит, – твой звездочек дороже дерьма, мамой клянусь, в много раз дороже. Только, пожалуйста, не надо денег, мы ее не похищать, она сама в самолет влезла, забери ее скорее, пожалуйста, очень тут плохо с ней стало, хоть родина меняй!
Переговоры с бригадиром сборщиков хлопка продолжались бы скорее всего до тех пор, пока в чьем-нибудь мобильнике не села батарейка. Но трубку взял профи – Кречетов и быстро договорился о передаче Лики в нежные родительские руки.
– Сегодня же перечислим деньги ей на билет, там ее посадят в самолет, а вы встретите в аэропорту, – успокоил он мадам Шлейко.
– И все? И эти негодяи не будут наказаны? – не соглашалась та. – Нет уж, я не согласна! Я настаиваю, чтобы в этот Таджикистан...
– Узбекистан, – поправил ее Кречетов.
– Неважно куда. Так вот, я настаиваю, чтобы на эту плантацию вылетел отряд ОМОНа, захватил всех, кто заставлял работать мою дочь, и вывез их в Россию для расправы.
– Но пока соберут основания для подобной операции, пока переговорят с посольством, пока получат «добро» властей Узбекистана, пока подготовят операцию, пройдет много времени. Может, вашей дочери придется ждать несколько месяцев. А по нашему варианту, она вернется домой не позднее, чем через неделю. Соглашайтесь, а потом уже и снаряжайте операцию для захвата хлопкового поля и всех, кто там работает.
Не скоро, но ему удалось убедить родителей Лики забрать дочь домой без проволочек. Все эти сведения давал мне сам Кречетов. Естественно, он прекрасно понимал, что говорит не с Ликой, но для парня важен был не результат работы, а заработок, который рос пропорционально моей помощи, поэтому он ничего не имел против того, чтобы я координировала его работу.
Оказалось, что в процессе переговоров отчаявшиеся плантаторы даже сами стали предлагать приплатить за девушку местной валютой или хлопком. Не понимаю, чего Кречетов не согласился? Мог бы сделать себе такую рекламу! Бедняжка Лика стремительно падала в цене. На моей памяти подобный случай был описан лишь однажды, и то классиком мировой литературы.
Спустя время мне удалось узнать кое-что о жизни Лики на хлопковой плантации.
* * *
Скандалить она начала уже в самолете. Забираться в него ей пришлось по скрипучей лесенке в хвостовой части. Галантные гастарбайтеры, летевшие с ней, конечно, помогали кто чем может: одни волокли чемоданы, теряя на ходу колесики и обдирая дорогие бока, другие заталкивали в люк саму Лику, хотя по габаритам она туда вполне вписывалась, да и физической формой обладала весьма неплохой. Скорее всего именно поэтому они так участливо и подталкивали ее за все удобные части тела.
Пассажирские места совсем не напоминали кресла бизнес-класса – какие-то жесткие скамеечки вдоль стен, узенькие, будто предназначенные для воспитанников детского сада. Впрочем, узкие они были лишь для Лики, остальные пассажиры обслуживанием и удобствами были весьма довольны. Чтобы не сидеть в напряжении весь полет, Лика заставила соорудить ей что-то вроде кресла из ее чемоданов и сумок ее попутчиков, она устала, хотела спать, и ей совершенно не светило попасть в объятия Олега невыспавшейся и потрепанной.