Беннетт взял бокал и улыбнулся.
— Благодарю вас, лучше я постою. Разомну ноги, так сказать.
Японец опять склонил голову и неслышно удалился, а Беннетт подошел к камину, чтобы поближе взглянуть на картины. Одну или две из них, он был уверен, он видел в музеях Парижа. Может быть, По одолжил их на время? А может быть, это подделки? Выглядят они вполне натурально, но сейчас от картин всего можно ожидать. Беннетт размышлял о том, насколько уместно будет задать деликатный вопрос о подлинности картин хозяину, когда услышал шаги у себя за спиной. Обернувшись, он наткнулся взглядом на улыбающееся лицо и протянутую для пожатия руку.
— Восемьдесят четвертый ящик, я полагаю?
Первым впечатлением, сложившимся у Беннетта, было то, что хозяин будто сошел со страниц глянцевого журнала, посвященного самым успешным людям современности. Джулиан По в прямом смысле слова сверкал с ног до головы — от идеально подстриженных седеющих волос до носков темно-коричневых туфель, излучающих то глубокое, навеки впитавшееся в кожу сияние, которое достигается только годами упорной полировки. Черный кашемировый кардиган был небрежно наброшен на плечи; рубашка из тяжелого шелка цвета топленых сливок и бежевые габардиновые брюки дополняли ансамбль. Про себя Беннетт порадовался, что тщательно продумал собственный костюм, и дал себе мысленное обещание отправиться к портному, как только у него опять появятся деньги.
— Я вижу, Симо уже дал вам бокал. Интересно, а для меня у него еще осталось шампанское? — По оглянулся на японца, который уже скользил к нему по паркетному полу. — А, прекрасно! — Он взял бокал и отдал телефон Симо. — За ваше здоровье, мистер Беннетт.
Беннетт приподнял свой бокал, наблюдая, как По делает первый, нерешительный глоток. Он гадал, сколько По лет. На вид не больше пятидесяти, хотя и для этого возраста он прекрасно сохранился: на загорелом лице ни морщинки, тело мускулистое, подтянутое, живот плоский.
— Ах, так гораздо лучше. — По улыбнулся Беннетту. — Если я начинаю пить до обеда, то к вечеру засыпаю, а если нет, так к шести вечера я уже места себе не нахожу. Как вы доехали, без приключений?
Беннетт покачал головой:
— Должен сказать, я в полном восторге от вашей усадьбы. Я прилично знаю Люберон, но никогда ничего подобного здесь не встречал.
— А здесь ничего подобного и нет. Я пять лет потратил, чтобы разыскать это место, а потом еще столько же, чтобы придать ему нужную форму. — Он повернулся к окну. — Давайте-ка выйдем на воздух, погреемся на солнышке, пока оно не зашло.
Он вынул из кармана маленькую пластинку, размером с кредитную карту, и направил в сторону окна. Стеклянная панель медленно отъехала в сторону. Мужчины прошли на террасу и спустились к загону.
— По дороге сюда, — сказал Беннетт, — я думал, а как вы решаете сугубо практические вопросы — ну, электричество или свежие батоны… Вы ведь находитесь довольно далеко от ближайшего супермаркета, верно?
— О, справляемся кое-как, — сказал По. — В сарае установлены два генератора, у меня с десяток слуг, и раз в неделю мы затовариваемся в Ницце. Это сорок пять минут отсюда. Вот, посмотрите туда, на ту кипарисовую рощу. Вон там, видите?
Беннетт проследил взглядом за указующей рукой и увидел вертолет, притаившийся за завесой деревьев, как огромный темно-зеленый кузнечик. Он уже начал было вежливый разговор о вертолетах, но приближающийся топот копыт заставил их обоих повернуть головы. Из-за деревьев по ту сторону загона показались две лошади, грациозно несущие своих седоков. Всадники быстрым галопом поднялись вверх по холму. Беннетт услышал девичий смех, затем резкий окрик, и через минуту лошади были уже рядом с ними.
Девушка легко и изящно соскользнула с седла. Ее спутник, коренастый мужчина с лицом цыгана, притронулся к козырьку кепи, взял обеих лошадей под уздцы и повел их к конюшням, расположенным рядом с загоном.
Улыбка По расползлась до ушей, и Беннетт его мысленно поддержал. Девушка была ростом под метр девяносто, вьющиеся каштановые волосы рассыпались по плечам, полные, нежные губы улыбались, а легкий румянец подчеркивал идеально вылепленные высокие скулы. Обтягивающие кожаные бриджи ясно показывали, что проблем с весом у нее нет, а когда она побежала им навстречу, Беннетт с восторгом отметил, что девушка к тому же еще и не признает бюстгальтеры. Он был уверен, что где-то видел ее лицо, но совершенно не мог вспомнить где.
— Salut, chéri. [24] — Она подставила По обе щеки для поцелуя и обратила на Беннетта взгляд зеленовато-кошачьих глаз под приподнятыми бровями.
— Шу-Шу, это мистер Беннетт. Он живет в Сен-Мартине.
Шу-Шу протянула затянутую в перчатку руку. Хотя Беннетт и предпочел бы скулы, он склонился над ее рукой, гадая, кто она такая. Дочь По или еще одно безупречное дополнение к усадьбе?
— Enchanté. [25]
По обнял девушку за талию, и его рука задержалась на ее бедре. Это скорее собственнический, а не отцовский жест, подумал Беннетт и с сожалением отказался от своей теории отцов и дочерей.
— Становится прохладно, — сказал По. — Пойдем в дом, поболтаем.
Шу-шу, извинившись, поднялась наверх принять ванну и переодеться, а мужчины устроились около камина. Вездесущий Симо снова наполнил их бокалы и растворился в воздухе. Беннетт с иронией заметил, что оба они невольно приняли позу под названием «богатый хозяин — бедный проситель»: По расслабленно откинулся на спинку кресла, а Беннетт всем телом наклонился вперед.
— Меня заинтриговала одна фраза в вашем объявлении, — сказал По. — Помните? Рассматриваю все предложения, кроме женитьбы. А вы не выглядите как человек, покрытый шрамами матримониальных отношений. — Он склонил голову набок и еще раз изучающим взглядом окинул Беннетта. — Или они уже зажили?
Беннетт пожал плечами:
— Нет, я никогда и не пытался. Мне было вполне достаточно опыта моих родителей.
Смущенно улыбаясь, подбадриваемый сочувствующими кивками По, Беннетт углубился в историю отношений своей семьи. Его мать была итальянкой с неплохим, но слабым сопрано и амбициями примадонны; отец же был одним из тех эксцентриков, которыми так богата английская земля — полуписатель, полуизобретатель, неудачник, рожденный не в свое время. Его никогда не было дома: то он путешествовал на велосипеде по Гималаям, то изучал флору в Андах, то жил с кочевниками в Гиндукуше. Его привлекали удаленные от цивилизации, пустынные места, и он очень редко возвращался в Лондон. Но во время одного такого кратковременного визита он познакомился с матерью Беннетта, у которой была тогда небольшая роль в оперном театре «Ковент-Гарден». Страсть, которую они приняли за любовь, привела их к алтарю. В результате появился маленький Беннетт, однако домашняя жизнь не привлекала ни одного из его непутевых родителей. Младенца отдали на воспитание дальнему родственнику из Дорсета, а затем отправили в школу-интернат. Отец в очередной раз исчез, прижимая к груди рюкзак и разговорник банту, а мать сбежала в Милан с молодым тенором, чьи мускулистые ноги не на шутку тронули ее сердце. Беннетт вырос в компании таких же, как и он, брошенных детей, сирот при живых родителях.